Имя подействовало на меня как ожог крапивой.

– Кто такая Марина?

– Юрьева, – объяснила бабушка, – заведующая грудничковым стационаром.

– Здесь есть места для тех, кто только появился на свет? – поразилась я.

– Не все здоровыми рождаются, – пояснила санитарка, доставая из кармана халата сигареты. – Куришь?

– Нет, спасибо, – отказалась я от любезного предложения.

Варвара Николаевна с наслаждением затянулась.

– Чего притихла? Если дома больной мальчик, небось намоталась по больницам, понимаешь, всякое бывает.

Я прилежно исполняла роль матери сына-инвалида.

– Верно, да только начинаешь сомневаться в Божьей доброте, глядя на крохотный гробик.

Варвара Николаевна быстро поднесла ко лбу правую ладонь, сложенную щепотью.

– Не богохульствуй. Все наоборот. Вот этот, новорожденный из третьей палаты, ну, за которым джип приехал. У него синдром русалки был. Редкая напасть, я много лет в санитарках, а с такой впервые столкнулась.

– Синдром русалки? – переспросила я.

Санитарка выпустила из рта очередную порцию дыма.

– Ноги вместе срослись, получилось что-то наподобие хвоста, оттого так и называется. Марина Осиповна даже студентов привозила, показывала им патологию, да и врачи сбежались: люди о таком только в учебниках читали, а в натуре не видели. Юрьева молодым говорила, что подобных детей на земном шаре можно по пальцам пересчитать.

– Вместо того чтобы устраивать из несчастного ребенка шоу, следовало созвать консилиум и разъединить бедняге ножки, – возмутилась я, – сейчас даже сиамским близнецам делают операции.

– А того ребенка никак нельзя переделать, – вздохнула Варвара Николаевна. – Костей у него нет, выделительных органов тоже, как ему жить? Ни ходить, ни сидеть в инвалидной коляске он не сможет, в придачу еще букет болезней. Родители его домой не повезли, не захотели никому показывать, небось соврали, что в родах умер. Но не бросили, сюда пристроили, правда, не навещали. Марина Осиповна объясняла студентам: «Такие дети редко доживают до года. Хотя в Америке был случай десятилетней малышки». Одна девчонка и ляпнула: «Зачем их в живых оставлять? Мучить ребенка и отца с матерью? Сделать укол и сказать, что появился на свет мертвым».

Остальные на нее накинулись, давай фашисткой обзывать, чуть не передрались. А Марина Осиповна им и говорит: «Впереди у вас летняя практика, нам всегда нужны нянечки и санитары. Оформлю вашу группу во второй корпус, поработаете там два месяца, а потом снова на морально-этические темы поспорим».

Варвара Николаевна аккуратно погасила окурок и пояснила:

– У нас второе отделение самое тяжелое – лежачие да безумные. Не права ты, по доброте Господь русалку к себе прибрал.

– Замечательно, – не удержалась я, – но возникает вопрос: зачем Создатель допустил появление на свет инвалида?

– За грехи родительские, – строго пояснила Варвара Николаевна, – это им сигнал: подумайте о своей жизни, неправильно вы ее проводите, неужели огромные деньги честно заработали?

Меня почему-то задели размышления старухи, и я вместо того, чтобы идти по своим делам, продолжила спор:

– Здорово у вас получается! Отец с матерью наподличали, а расплачивается невинный малыш, умер-то он, а не взрослые.

Варвара Николаевна сложила руки на груди.

– У тебя правда ребенок есть?

– Конечно, – поспешила я заверить санитарку.

– Что-то не похоже, – протянула бабушка, – или ты плохая мать.

– Нормальная, – быстро ответила я, – как все.

– Все разные, – сурово сказала Варвара Николаевна, – но настоящая мамочка знает: нет хуже наказания, чем несчастье с малышом.

Я не успела возразить: из морга высунулся мужчина и пробасил:

– Николаевна, на цветы сдавала?

– А как же, – кивнула санитарка.

– Сколько не пожалела? – спросил медбрат.

– Тысячу, – гордо сообщила старуха.

– Ну ты даешь, – щелкнул языком мужик, – у меня только сотня в заначке.

– Ты Степаниду Андреевну не знал, можешь на венок не тратиться, – успокоила его Варвара Николаевна.

– Правильно, – обрадовался медбрат и исчез.

– Собираете деньги на похороны Гвоздевой? – спросила я.

Варвара Николаевна начала креститься.

– Святая женщина, это ее молитвами наша больница возникла. Они с Юрием Игоревичем милосердные врачи, столько добра людям сделали, не о себе думали, о детях несчастных да их родственниках. Мы и хотим от патологоанатомии венок послать.

Варвара Николаевна прищурилась:

– Что, плохо тебе?

Вопрос показался мне не относящимся к делу, но требовал ответа.

– Не очень хорошо.

Санитарка поманила меня пальцем:

– Нагнись.

Я послушно исполнила просьбу, и старуха зашептала мне почти в самое ухо:

– Опоздала ты. Сейчас уж не помогут. Где раньше была?

Я выпрямилась:

– Вы о чем?

Варвара Николаевна округлила глаза.

– Поговори с Надей Соломатиной, скажи, я отправила, может, она придумает чего. Надюша все может. А мне пора, заведующий за перекур обругает, он у нас языкатый.

– Где искать Соломатину? – спросила я.

Санитарка поджала губы и прошипела:

– Не ори! На гардеробе она сидит, в главном корпусе, у фонтана, одноразовые тапки выдает.

У меня сильно развита интуиция. Тихий внутренний голос монотонно забубнил: «Иди, Таня, иди». Я вежливо попрощалась с Варварой Николаевной и поспешила в главный корпус. Идти оказалось недалеко, через пару минут я очутилась в гулком холле.

Я ожидала увидеть пожилую тетушку, но возле небольшого столика с объявлением: «Сдайте сумки, верхнюю одежду, наденьте халат и бахилы» – сидела миловидная брюнетка едва ли тридцати лет от роду. Я подошла к ней и сказала:

– Добрый день, Надежда.

– Здравствуйте, – ответила Надя, – вашу сумку необходимо сдать, в отделение можно войти исключительно в халате. И посещение у нас после шестнадцати часов.

– Вижу, никого нет, – улыбнулась я, – родители послушные, никто не лезет в неурочное время.

– Если есть пропуск от доктора, то идите, пожалуйста, нет – дождитесь начала пятого, – вежливо уточнила гардеробщица. – У нас кафе открыто, можно там посидеть. Или по Звягину погуляйте, погода хорошая, весна пришла.

Я смущенно потупилась.

– Меня к вам направили.