– Вот здесь и будете летать вниз головой, – сказал Максимыч, запугивая уже одной только мрачностью своих слов. Он вообще выглядел мрачно, хотя своей грубой насмешливости не потерял. – Не переживайте сильно. У нас почти никто не бьется…

Последняя фраза утешала слабо, а слово «почти», на которое было сделано ударение, впечатляло своей значительностью.

– Не пугай, начальник, первым прыгать будешь, – пообещал Александр, отчего-то вдруг переходя с президентом «Вальгаллы» на «ты».

– Я свое, сынок, уже отпрыгал, – отказался полковник. – Пришла ваша очередь.

– Отпрыгал или допрыгался? – переспросил Усольцев.

Президент не ответил, пошел к зданию и, обернувшись, махнул рукой, подавая знак двум из четверых охранников, приехавших с курсантами. Двое внизу остались, рядом с лебедкой, двое двинулись за Максимычем к лестнице. Туда же пошел и майор Базука, кивком позвав курсантов.

Подъем на крышу, если не был подобен подъему на Эверест, по крайней мере, ничем не уступал утреннему марш-броску, после которого все еще гудели ноги. Но, наверное, именно после марш-броска он и казался таким сложным. Лестничные пролеты стояли пока еще только монтажные, предназначенные для строителей, и пролеты эти были чрезвычайно круты, словно строители экономили на материалах. Тем не менее поднялись все, хотя многие останавливались, чтобы перевести дыхание. Самый заядлый из всех курильщик, Усольцев, поднялся одним из первых и уже перед выходом на крышу догнал Максимыча.

– Значит, ты тоже допрыгался? Молодец, – сказал полковник и посмотрел на идущего следом цыганистого Валеру. – И этот допрыгался…

– В наши молодые годы прыгать и прыгать, – сказал Валера.

– Ладно. Скоро и остальные прыгуны соберутся. Буду инструктировать.

* * *

Остальные не заставили себя долго ждать. Полковник тем временем без страха и сомнения подходил к самому краю крыши, не имеющей парапета, смотрел вниз и переговаривался с майором Счастливым и с той парой охранников, что помогали Счастливому. Внизу заработала лебедка, подтягивая веревки до нужного уровня, но все же оставляя легкий провес, который и позволял страхующему блоку двигаться и предупреждать от столкновения курсанта со стеной здания. Отладка много времени не заняла.

Ратилов предпочел сам проверить собственную безопасность и сел на край крыши. Свесив ноги, потрогал блоки, проверил на прочность, подергал веревку. Веревка, как он убедился, оказалась альпинистская, повышенной прочности, несмотря на внешне небольшую толщину.

– Высоты, спецназовец, не боишься? – спросил Максимыч, останавливаясь рядом.

– А чего ее бояться. Бояться высоты – все равно что бояться падения. А ни то, ни другое не страшно.

– А что тогда страшно?

– Приземление после падения. Это неприятно.

Остальные курсанты группы даже близко не подходили к краю и старались посмотреть с нескольких шагов, высоко ли они поднялись. Но с нескольких шагов было видно только здание элеватора, а землю под таким углом рассмотреть было невозможно. И даже Александр Усольцев, усердно создающий о себе мнение как о человеке, не имеющем страха, и тот предпочитал держаться подальше от края.

Максимыч принес с середины крыши доску, положил так, чтобы за край высовывались последние сантиметры.

– Это ваша беговая дорожка. У кого страховка будет привязана за пояс, тот разбегается, закрывает глаза и прыгает. Кто глаза не закроет, прыгнуть может не решиться. Будет тормозить и все равно свалится. Потому предлагаю глаза закрывать. Кто отчаянный и готов привязывать страховку за ноги, будет прыгать без разбега, стоя на краю. Этим вниз посмотреть так и так придется. Значит, глаза будут открыты. Ну, кто первый?

Станислав собрался уже вызваться, когда вперед шагнул Александр.

– Люблю быть первым…

– Куда страховку?

– На пояс. Боюсь, если за ноги привяжете, спина рывка не выдержит.

– Рывка не будет, – пообещал полковник. – Будет маятник.

– Ментам верить – себе дороже.

– Это и мой принцип, – согласился полковник милиции. – Тем не менее, памятуя твое уголовное прошлое, предлагаю тебе страховаться за ноги. Так страшнее прыгать, но ты же храбрец из храбрецов.

– Можно, я первым прыгну? – предложил Ратилов. – Страховка, как вы говорите, за ноги. Могу даже красивой ласточкой полететь. Я в детстве два года ходил в спортивную школу по прыжкам в воду, кое-что еще помню.

Александр отступил в сторону, предоставляя возможность спецназовцу.

– Давай, если не боишься.

Два охранника сразу принялись готовить Станислава к прыжку. Прямо поверх джинсов надели на ноги предохранительные приспособления, похожие на гетры, – это чтобы веревочная петля не ободрала ноги под весом тела. Потом и сами петли надели и затянули. Веревка со страховкой цеплялась крепким стальным карабином. Со связанными так ногами подойти к краю было нелегко, потому что соединение между петлями было не более полутора десятков сантиметров, и шаги получались короткими. Ратилов подошел к краю, выглянул и только после этого посмотрел через плечо. Страховочная веревка уже была переброшена через блок, свободный конец стравлен на барабан.

– Готов? – с усмешкой спросил Максимыч.

– Готов.

– Пошел!

Станислав подогнул обе ноги, легко оттолкнулся и разбросил в стороны руки, чтобы полет смотрелся красиво. Он летел действительно, как ласточка, стремительно и легко, но траектория поступательного движения быстро погасилась ускорением свободного падения, и тело понесло к земле вниз головой. Старший лейтенант даже не успел испугаться, таким стремительным было это падение. Но в какой-то момент почувствовал легкий рывок, и его понесло куда-то в сторону и даже стало поднимать над землей, потом, после короткого зависания, снова началось падение, но теперь уже плавное и так же плавно перешедшее в новый подъем. И так несколько раз, пока не показалось, что он может коснуться земли руками. Станислав протянул руки, и его слегка ухватили за предплечья два охранника, страхующие внизу. Но они не стали удерживать, а только притормозили движение, сокращая амплитуду раскачивания. И еще дважды точно таким же образом притормаживали, прежде чем остановить. Потом остановили, веревку стравили сильнее, приняли старшего лейтенанта на руки, помогая встать, и тут же освободили ноги от пут. И только в это мгновение грудь наполнилась восторгом. Это было совсем другое ощущение, отличное от ощущения полета под куполом парашюта. И даже в затяжном прыжке – а Ратилов трижды в своей практике совершал затяжные прыжки – ощущение было не такое. Близкое, но не такое. Там было напряженное ожидание момента раскрытия купола. Здесь человек знал, что купол не раскроется, а что будет, он не знал. Восторг был таким, что грудь просто разрывалась от него, хотелось подпрыгнуть и победно вскинуть руки кверху. Но Станислав не привык демонстрировать свои эмоции. Он только посмотрел на крышу, с которой выглядывали полковник Самохвалов и Александр Усольцев, решившийся все-таки подойти к самому краю и посмотреть, как завершит прыжок Ратилов, и показал им зажатый кулак с поднятым вверх большим пальцем. Дал оценку своим ощущениям.