– Как думаешь, все решатся прыгнуть?

Караваев пожал плечами:

– По моим наблюдениям, наверху по крайней мере пять человек откажутся. Глаза у них были слишком испуганные. Правда, один из них уже прыгнул, значит, могу и в отношении остальных ошибиться.

Те, кто прыгнул во второй серии, держались чуть в стороне и общались друг с другом.

– Я думаю, еще человек пять прыгнет, остальные пешим ходом по ступеням – и вниз, – предположил Александр.

– Стас… – задумчиво сказал Славик и выдернул торчащий в сторону волос из жидкой бороды. – Валерка зачем к Максимычу ходил? Он что-то говорил тебе?

Ратилов всех поочередно оглядел.

– Насчет формы одежды для роупджампинга. Он всем сказал. Отдельно мы не разговаривали. А с чего вдруг такой вопрос возник?

– Дело в том, что Вальцеферов был родственником Валерки. Только они это скрывали. Валерка мне сказал, потому что мы с ним давно знакомы. И то уже после смерти Вальцеферова.

– А почему скрывали? – не понял Станислав, как не понимал, почему скрывают свое близкое знакомство Вадим с Александром.

– Валерка рассчитывал заработать миллион. Очень он об этом мечтал. И рассчитывал, я думаю, на помощь Вальцеферова. Хотя разговора об этом у них, похоже, не было.

– Откуда знаешь, что не было? – спросил Александр. – Может, договорились.

– Мне так показалось. Утверждать не буду, но так показалось. Однако договариваться и не обязательно. Где-то что-то подсказать по-родственному – это уже помощь.

– Может быть. И что? – спросил старший лейтенант.

– Валерку, мне кажется, после убийства подполковника слегка заклинило.

– В смысле?

– Он подозревал Максимыча.

– А основания? – спросил Ратилов.

– Не говорил. Но что-то Вальцеферов против Максимыча имел. Может быть, Валерке что-то говорил. Не знаю точно. Валерка не болтун. Был… Скажет слово, заинтригует – и заткнется. А перед выездом сюда он сказал сам себе, но словно бы так, чтобы и я слышал, что с Максимычем нужно разбираться. А потом пошел к нему. Может, что-то спросил, может, что-то сказал. Может, просто посмотрел не так.

– А ведь Максимыч мог точно так же, как любой другой, взять карандаш со стола, – подсказал Вадим.

– Мог, – согласился Станислав, – точно так же, как ты, или я, или Александр. В конце концов, как Валера. Но мог – это еще не значит взял.

– Подожди, Стас, ты самого главного не знаешь, – сказал Александр. – У меня тоже сердце к этому Максимычу не лежало сразу. И я видел, как он с Вальцеферовым разговаривал. Тихо, слов издали было не слышно, но весьма на повышенных тонах. Это случилось за несколько часов до убийства. Следователям я это все рассказал, но их, похоже, этот факт не заинтересовал. И потому я сам к полковнику присматривался.

– Даже придирался, – заметил Ратилов. – Он, впрочем, не реагировал.

– Это я просто обострение отношений хотел вызвать. Не получилось. Но я не о том. Я парней поспрашивал. Нам всем страховку ставили охранники. Они цепляли, они проверяли. А Валерке, говорят, ставил сам Максимыч. Правда, говорят неуверенно. Что, мол, кажется, потому что специально за полковником никто не наблюдал, и каждый там, наверху, сам с собой старался бороться. Но когда нескольким людям «кажется» одно и то же, мы имеем право сделать выводы.

– Возможно, – с неохотой согласился Ратилов. – Только не вижу дальнейшего развития событий на основе этих выводов. Вывод будет более-менее правдоподобным, то есть он может стать рабочей версией, если есть мотив преступления.

– Так есть же мотив, – настаивал Александр.

– Пока это не мотив, а сплошные предположения. Хотя отвергать твои рассуждения нельзя. Меня вот что интересует: в каком случае может оторваться язычок фиксатора на карабине? Нужно посмотреть на целый карабин. Попробую…

– Попробуй.

Оставив товарищей, Станислав пошел в сторону охранников, готовящихся «поймать» очередного прыгуна, который не слишком торопился отправиться в полет, хотя стоял на самом краю крыши уже с минуту.

– Он что, сам себя там пугает? – спросил Ратилов, глядя вверх.

– Не может решиться, – сказал один из охранников.

– Чем дольше так будет стоять, тем страшнее будет, – добавил второй.

Но стоять курсанту долго не позволили. Снизу не было видно ногу, которая помогла курсанту замахать руками и сорваться с крыши, но помощь эта была очевидной. А сам полет проходил по всем правилам ускорения свободного падения. И страховка выдержала, и карабин. После трех амплитудных полетов на «качелях» охранники только слегка притормозили раскачивание, после четвертого затормозили сильнее, следовательно, после пятого должны были остановить. Ратилов подошел, чтобы помочь им. Помог, поставил прыгуна на землю, как только Счастливый стравил веревку, и сам отцепил карабин. И проверил его качество. У карабина была одна особенность. Язычок фиксатора мог войти в гнездо, и тогда вырвать его страховочной веревкой было бы невозможно, а мог, при легком нажатии пальцем в сторону, встать на предохранитель и не запирать устройство. То есть сделать карабин бесполезным в страховке – это дело нескольких мгновений, и со стороны никто этого не заметит. Впрочем, можно было бы и непреднамеренно сдвинуть язычок, и тогда будет тот же самый эффект. Однако, если сделать это непреднамеренно, тогда зачем вообще нужна проверка страховки? Ведь проверять стоит именно это!

– Отпускай! – скомандовал майор Счастливый.

Станислав выпустил карабин из рук, и, загудев, включилась лебедка, поднимая страховочное приспособление на крышу.

Следующего прыжка снова пришлось долго ждать. Но Ратилов уже не хотел помогать охранникам и ушел к своим товарищам, устроившимся на траве в длинной вечерней тени, отбрасываемой автобусом.

– И что? – спросил Александр, лежа на траве с закинутыми на затылок руками.

– Язычок фиксатора на карабине имеет предохранитель. Сдвигаешь в сторону, и карабин остается открытым. Никто не заметит, кроме проверяющего. Максимыч убил Валерку.

Сказано это было категорично. И никто, кажется, не усомнился в словах старшего лейтенанта. И сам он не сомневался в своей правоте.

– И что делать будем? – спросил Вадим.

– Но доказать это нельзя, – добавил Станислав. – Невозможно доказать умышленность действий. Даже невозможно доказать, что фиксатор был выставлен на предохранитель. Полковник скажет, что все проверил, и ему поверят. Во всем обвинят карабин, который не выдержал нагрузки. Скажут, заводской брак. И мы бессильны.

– Убить Максимыча… – прошептал Славик.

– Убивший дракона сам становится драконом, – думая о чем-то своем, ответил Вадим. – Надо подождать и присмотреться. Убить никогда не поздно.

Для Ратилова, уже составившего представление о товарищах, эта фраза прозвучала вдумчивой и взвешенной, не совсем вписывающейся в уже созданный образ Караваева.