— Есть. — Нина Степановна уже не смотрела на сына. — Но что ты ей можешь предложить?

— Я узнал, что один очень состоятельный человек нанял большую команду ученых. Он дал им много денег на поиски того же, чем занимаемся мы. — Антон говорил намеренно обтекаемо и длинно, чтобы мать не услышала волнения. На самом деле ему было наплевать, кто кому и что дал или заказал. Ему нужен телефон, чтобы проверить, не эту ли девушку он встретил в поезде.

— Ты хочешь узнать, не купила ли она у них формулу?

— Хочу поговорить с ней. Может быть, у нее, то есть у ее компаньонов, есть деньги и они могли бы нам…

— Я дам тебе телефон, — перебила мать. Она нажала на клавиши. На экране высветился номер и имя. — Пиши.

Он писал имя, фамилию, длинный ряд цифр мобильного, чувствуя, как колени становятся ватными. Он сам себя удивлял.

— Ты сейчас позвонишь или все-таки поработаешь? — насмешливо полюбопытствовала мать.

— Конечно, поработаю, — пробормотал Антон, усаживаясь за соседний стол. А потом снова встал. — Только пойду куплю воды, — сказал он. — Тебе принести минералки?

— Принести, — согласилась мать, с интересом отметив поспешность, с которой сын направился к двери.

Она или не она? Вот в чем вопрос, думал Антон, шагая по ступенькам на первый этаж. Не сейчас, оборвал он себя.

А что он скажет, позвонив? О-о, ему есть что сказать. Есть о чем поговорить, но при встрече. Непременно при встрече. Куда он ее пригласит?

— Две воды без газа, — сказал он буфетчице.

Та молча подала. Он открыл бутылку, жадно припал к горлышку. Буфетчица усмехнулась. Понятно, о чем подумала, но ему все равно. Не выпивал он накануне, не ел соленого. Мысли иссушили, вот откуда жажда.

Антон с трудом заставил себя досидеть на работе до вечера. Временами ему удавалось увлечься и забыть о женщине-хаске. Или нет, не забыть — вытеснить из головы имя, которое назвала ему мать. Он приказал себе ждать до девяти.

После похорон и поминок Ирина с матерью сидели в кухне. Обе молчали. Потом мать заплакала.

— Боже мой, боже мой! Какой кусок жизни закончился! — Она вытирала слезы белым платком, от которого сладко пахло фрезией. — Надеюсь, хоть в последние годы, здесь, ему было хорошо.

Когда Ирина смотрела на фотографии матери в танце, она не могла поверить, что это один и тот же человек. Дело не в том, что танцевала юная Зоя. В другом. От того человека осталась только прямая спина. Мать не расползлась, не стала рыхлой, но она другая.

Конечно, это нормально, расстояние между Зоей и Зоей Павловной — ее собственная, Иринина жизнь. Этот разрыв удручал. Ей бы не хотелось отделиться от себя настолько. У нее возникало странное беспокойство и подозрение, что официальный брак вот так меняет женщину. Такая, как сейчас, мать ей не нравилась.

Но, думала Ирина, одинокой женщина тоже не должна оставаться. Может быть, это внушили ей мать и бабушка, не в прямую, а своими разговорами. Между собой, оценивая поступки знакомых и их детей, с приятельницами по телефону.

Ирине казалось, она нашла определение одного свойства матери. В ней как будто нет души. Как нет ее у фотографии, но есть у картины. От подлинника исходит энергия, от копии — нет. Красиво, не более того.

В таком случае матери было достаточно тела, чтобы выйти за отца? А ей самой мало, чтобы выйти за Кирилла?

— Мам, а что все-таки произошло между вами? Теперь ты можешь мне рассказать? — спросила Ирина.

— В том-то и дело, что ничего. — Зоя Павловна пожала плечами. — Когда я выходила замуж, сама не знала, что делаю. Моя мать знала. Любила я только Глеба. Ты видела его на фотографиях. Всегда любила. — Она высморкалась, перевела дыхание. Покачала головой. — Что же такое я с собой сделала?

— Что ты сделала? — повторила за ней Ирина. — Ты отделила душу от тела.

Мать открыла рот и замерла.

— Да, да. Душу отдала Глебу, а тело — мужу.

— Ч-что… что ты такое говоришь… невозможное…

— Возможное, — усмехнулась Ирина. — Потому что я не хочу повторить твой вариант.

Мать вздохнула. Промокнула глаза платочком.

— Ты сильная, как бабушка, — пробормотала она. — Знаешь, было время, когда я хотела, чтобы ты вышла за Кирилла. Но это, — в ее голосе Ирина уловила нотки извинения, — инстинктивное желание всякой матери — удачно пристроить дочь. Я сейчас много работаю над собой, — призналась она.

— Получается? — спросила Ирина.

— Кое-что… — Зоя Павловна хлюпнула носом.

— Отец перед уходом сказал… — тихо начала Ирина и увидела, как насторожилась мать. — Он сказал, что только сейчас поверил, что я его дочь.

Мать отдернула платок от носа.

— То есть как? — прохрипела она.

— Он думал, у него не может быть детей, — сказала Ирина.

— Он что же… Он подозревал?.. Меня? — Зоя Павловна резко выпрямилась. — Я не давала ему повода! — Голос сорвался. — Как он посмел! Как! В конце концов, есть три буквы… они всем известны… — Она задыхалась.

Ирина знала — надо немедленно сбить этот накал чем-то неожиданным, иначе у матери подскочит давление.

Намеренно громко рассмеялась, предупреждающе подняла руку.

— Мама, только не произноси…

— Что именно? — не поняла мать.

— Слово из трех букв.

Секунда молчания, потом в темноте послышался голос матери, но уже другой. В нем не было накала, а лишь замешательство.

— Я не произношу неприличных слов. Надеюсь, в этом ты не можешь меня обвинить.

— Да кто сомневался? Я о трех буквах, которые стали повальным увлечением. Не произноси их, потому что сегодня все грозят друг другу анализом на ДНК. Чтобы подтвердить или опровергнуть, чей ребенок на самом деле.

— Но тогда почему он так сказал? — не отступала мать.

— Не мог поверить в свое счастье. После того что с ним случилось в молодости, у него есть дочь. Он сказал, что вы оба были убитые любовью. Каждый своей. Но он благодарен тебе…

— Ну что ж, спасибо и ему тоже, — проговорила Зоя Павловна.

— Пойдем спать, — сказала Ирина. — Ты уезжаешь, тебе надо собраться. А у меня утром встреча с нотариусом.

Они разошлись по комнатам. Обе на удивление быстро заснули.

Утром Ирина встала раньше матери, тихо собралась и поехала в контору к назначенному часу.

Если правда, что у человека каждый день возникает в голове шестьдесят тысяч мыслей, то у Ирины все они были об одном: как поступить с тем, что на нее свалилось. А именно с землей — наследством от отца.

Она, конечно, слышала о существовании дома в деревне и семнадцати сотках вокруг него, но никогда не видела. Ну вот, усмехнулась она, ей не хватало пятого дома. В четырех попеременно она уже жила.