«Альфред, – писал Бальфур премьер-министру, лорду Солсбери, – предоставил в наше распоряжение столовую и роскошный dejeuner[53], между блюдами которого мы вели бесконечные разговоры…»

Дальнейшие встречи проходили в Холтоне или в его доме на Симор-Плейс, хотя сам Альфред редко участвовал в беседах. Он довольствовался ролью частного посредника и метрдотеля по совместительству.

Но политический курс Германии с увертками и демагогией свел все его усилия на нет.

«Джо [Чемберлен], с которым мы обедали, совершенно пал духом, – писал Альфред в мае 1901 года. – Он больше не хочет иметь никаких дел с берлинцами. Если они настолько близоруки, говорит он, что не видят, что от этого [от англо-германского альянса] зависит весь новый миропорядок, то им уже ничем не поможешь».

Война поставила крест на рафинированной вселенной Альфреда.

Он отдал Холтон в распоряжение правительства, а фельдмаршалу лорду Китченеру разрешил использовать Симор-Плейс в качестве второго дома. Великолепные березовые рощи, окружавшие его поместье, срубили на подпорки для окопов.

Альфред так и не женился, и, когда он умер в январе 1918 года, его состояние, по-видимому, досталось всем понемногу. Холтон остался его племяннику Лайонелу. Сэру Эрнесту Касселу он завещал пару светильников эпохи Людовика XIV, графу Рипону «мою трость с рукоятью из гелиотропа и золотой монограммой», по 10 тысяч фунтов леди Керзон и двум ее сыновьям и 5 тысяч ее дочери; сэру Филипу Сассуну – картину Веласкеса; 25 тысяч фунтов лорду Порчестеру и леди Ивлин Герберт, разные подарки леди Рипон, леди Арлингтон, леди Роксэвидж, графине Госпорт и миссис Асквит. Симор-Плейс и основная часть его 2,5-миллионного наследства отошла Альмине, графине Карнарвон. Альмина была его незаконной дочерью.

У Альфреда было два брата, Натаниэль и Леопольд. Лео был младшим, мать его обожала и баловала. Младенцем он был прелестен, и миссис Дизраэли пришла от него в восторг. «Моя дорогая, – воскликнула она, – этот чудный ребенок мог бы быть грядущим Мессией». Для начала было достаточно и того, что он был Ротшильдом.

Отец оставил ему Ганнерсбери-Парк и ветхий фермерский дом в Аскотт-Винге возле Лейтон-Баззарда, который тот перестроил и расширил, превратив его в величественный особняк. Лео приобрел городской дом неподалеку от семейного анклава – номер 5 по Хэмилтон-Плейс, а также купил Пэлис-Хаус в Ньюмаркете, откуда удобно было добираться до места скачек. Он был одним за самых завидных холостяков своего поколения, и целый сонм кузин и тетушек, как обычно, строили заговоры с целью его женить, но все напрасно. Он ни за что не женится, говорил Лео, пока не найдет женщину, такую же «прекрасную и утонченную, как миссис Артур Сассун». Как-то раз его поймали на слове и познакомили с сестрой миссис Сассун Мари.

Встречу организовали кузина Лео Констанс (дочь сэра Энтони) и Ханна (дочь барона Майера) при содействии самой миссис Сассун.

Мари происходила из известного итальянско-еврейского семейства Перуджа и была почти так же красива, как ее сестра. Это невысокая, изящная и деликатная женщина, которую нервировали загородные увеселения и лошади, притом что Лео был заядлым деревенским сквайром, который днем и ночью думал о лошадях. Мари уговорили взять уроки верховой езды – Ротшильд стоил падения с лошади – и как бы невзначай познакомили с Лео их возле Лейтон-Баззарда. За этой встречей последовали другие, и не все они проходили в седле. Лео показал Мари свои псарни, конюшни и подарил лошадь. В конце концов он сделал ей предложение. Мари было восемнадцать, ему – вдвое больше, но их брак оказался долгим и счастливым.

Свадьба состоялась в Центральной синагоге на Грейт-Портленд-стрит в январе 1881 года во время одного из сильнейших буранов века. Среди гостей были принц Уэльский и лорд Розбери, они сидели рядом с Альфредом и Натаниэлем в отдельной ложе, которую обычно занимали старейшины синагоги. Пожилой Дизраэли из-за погоды не смог приехать на церемонию и прибыл уже на прием в доме Артура Сассуна в Альберт-Гейте с синим носом, запыхавшись. Он поднял бокал шампанского за принца, который, в свою очередь, произнес тост за здоровье жениха и невесты. Дизраэли в письме поздравил Лео с выбором и добавил: «Я всегда придерживался того мнения, что слишком много Ротшильдов не бывает».

Лео был самым доступным из трех братьев. Натаниэль занимал слишком видное положение и все время был занят, Альфред чересчур сторонился людей. А Лео был душой компании, щедрый, как большинство Ротшильдов, но, в отличие от них, принимал участие в жизни людей, которым помогал. В 1912 году его попытался убить один сумасшедший, который вообразил, что Ротшильды обязаны обеспечить его, и после этого Лео стал несколько более закрыт. Он был образцовым землевладельцем, как и его братья, и превратил Аскотт-Уинг в образцовую деревню. Где жили Ротшильды, там никогда не было ни нужды, ни безработицы.

Лео обладал очень добрым сердцем. «Иногда я попадался на удочку, – признавался он, – но мне всегда казалось, что я совершил лучшую сделку в мире, и я никогда не жалел об ошибках».

Но что привлекало к нему внимание и воображение публики, так это его репутация в спортивном мире. Его дядя барон Майер прославил цвета Ротшильдов на всех главных скачках страны. Он выиграл приз в Дерби в 1879 году с относительно неизвестной лошадью по кличке Сэр Беввис, которой понадобилось больше времени, чем кому-либо из победителей за всю историю скачек, – 3 минуты 2 секунды. Несколько некрупных ставок при плохих шансах принесли ему 50 тысяч фунтов.

Его самой знаменитой лошадью, но и, пожалуй, самым большим разочарованием, был Сент-Фрасквин, сын Сент-Саймона. Впервые он выступал в 1895 году в возрасте двух лет и опередил всех, выиграв Королевский кубок в Кемптон-парке, Золотой кубок на Сандрингемском гандикапе, Честерфилдский приз в Ньюмаркете, Миддлпаркский и Дью-херстский кубки в Кемптон-парке. На следующий год он взял «Две тысячи гиней», а когда записался на Дерби, шел у букмекеров как фаворит 13 к 8. Но первым пришел сравнительно неизвестный участник – Персиммон. И если Персиммон был темной лошадкой, то его владелец принц Уэльский, напротив, был хорошо известен, и многие были уверены, что остальных лошадей верноподданнически придержали, чтобы дать принцу выиграть. Вскоре после этого обе лошади снова встретились на Кубке принца Уэльского, и Сент-Фрасквин обошел Персиммона на полкорпуса. В том 1896 году Лео возглавил список владельцев-победителей, получив по ставкам 46 766 фунтов.

Сент-Фрасквин уже не мог поддерживать былой темп, ушел на покой и стал производителем. Мари заказала Лютигеру[54] сделать с него копию, а Фаберже – отлить ее в серебре в качестве подарка мужу на день рождения.

Другим триумфальным годом для Лео стал 1898-й, когда он выиграл в общем 40 тысяч фунтов, но в Дерби он не побеждал до 1904 года. Казалось, будто сами небеса вмешались, чтобы возместить разочарование 1896 года. Грянул гром, сверкнула молния, и полился дождь, будто разверзлись хляби небесные. Но Сент-Амант, глаза в шорах, упорно бежал вперед, как будто грохот – это одобрительные крики зевак, и пришел к финишу. Лео, тоже не замечая потопа, выбежал ему навстречу в своем безупречном цилиндре и сюртуке и промок насквозь.