Пока мы шли до избы, а папа медленно ехал за нами с Ратмиром на переднем сиденье, я рассказала маме обо всём, что со мной произошло за год. Она молчала и согласно кивала, наверное, потому что помнила — с сумасшедшими не спорят. Её лицо всё больше краснело, руку мама прижимала к сердцу, и я начала беспокоиться. Уже во дворе спросила:

— Мамуль, что с тобой? Болит?

— Да ничего, ничего, — отмахнулась она. — А ты-то что за живот держишься?

Я улыбнулась уголками губ и опустила взгляд на чуть обозначившийся животик. Мама ахнула:

— Ты что же, в положении?!

— Ну да, ты скоро станешь бабушкой!

— Господи, какой кошмар, — пробормотала мама. — Какой кошмар.

— Ты что, не рада? — растерялась я. — Но… ведь это мой ребёнок…

Мама молчала. Осуждающе так молчала. Я поняла. Дочь-шизофреничка, сумасшествие передаётся по наследству…

Покачав головой, я решила не обращать внимания на мамину тоску и весело представила:

— Вот, знакомься. Это Забава, сестра Ратмира, а это Могута, её муж!

— Д-добрый д-ень, — с запинкой ответила мама, опасливо оглядывая диковатого лохматого кузнеца и платье ключницы, запачканное по подолу землёй.

— А вот Голуба, она повариха. Это Бер, он… — я усмехнулась. — Он у нас Хозяин леса. Его жена Мыська, она нянька и кормилица дочки Ратмира…

— Дианочка, — голос мамы дрогнул. — Давай поедем домой, доченька! Прошу тебя!

— Мамуль, ну я же не могу их бросить одних, — сказала я недоумённо. — Они же тут всего один день, сами не знают ничего! Нет, я никак не могу!

Она снова схватилась за сердце, а лицо ещё больше покраснело.

Тут уж я не выдержала, подхватив маму под руку, и повела к крыльцу. Давление, наверное, подскочило! Теперь надо посмотреть и сообразить, как лечить. Давлением мама страдала уже лет пять, таблетки пила, а тут, наверное, забыла принять от неожиданности.

Усадив маму на ступеньку, я расстегнула её блузку, махнула своим:

— Разойдитесь, воздух дайте!

Папа уже спешил из машины:

— Что с ней, что случилось, Диана?

— Давление, пап. Вызывай скорую!

Ладонь моя легла на лоб маме, вторая на сердце. Так, так… Тахикардия, бич двадцать первого века. Кровь пульсирует так быстро… Надо погладить пламенеющее оранжевым сердце, может быть, это поможет успокоить его до прибытия скорой.

— Что ты… Дианочка, что ты делаешь? — пробормотала мама.

— Лечу тебя. Я же говорила — мне дали способность лечить руками.

— Глупости… — она начала задыхаться, и я усилила давление на сердечную мышцу. Ох, только бы не навредить, только бы хуже не стало…

— Молчи, мамуля, всё будет хорошо, — пообещала я ей, хотя и не была уверена.

Господи, помоги!

Нет, всё идёт совсем не так, как надо!

Я не могла успокоить сердце. Я не могла ничего. Вообще ничего… Я не могла превратить оранжевое в зелёное!

Моя сила имеет границы.

Но есть ещё и камень!

Осколок первой жизни. Схватившись за него, я просто обняла маму, которой было всё хуже и хуже. Она вяло трепыхалась, пытаясь оттолкнуть меня. Наверное, воздуха не хватало. Но я упорно цеплялась за неё и молилась только об одном: «Мамочку оставьте, оставьте мне мою маму!»

— Диана, дочка, отпусти её! — кричал сзади папа, пытаясь оторвать меня от мамы, но ему помешал Ратмир. Я сразу почувствовала свободу от папиного дёрганья, когда муж сказал внушительно:

— Не мешай травнице лечить.

— Сейчас врачи приедут и купируют приступ, пусть она ей воздуха даст!

— Не мешай, — повторил Ратмир.

А в моей голове уже стучали колокола. Бум, бум, бум… В затылке разлилась боль. Всё тело стало концентрацией мурашек — злых, противных, сладких… Во рту тоже был сладкий вкус, приторный и гадкий. Сердце зашлось в сарабанде, как будто я протанцевала всю ночь и продолжала танцевать, попивая водочку с энергетиком. Зато мама вдруг спросила нормальным голосом:

— Диана, а что происходит?

Вот ответить ей я уже не могла. Я отвалилась, ощущая себя тряпичной куклой, набитой ватой. Ратмир поддержал меня, его сильные руки дали опору летящему куда-то в глубины сознания телу, голос ободрил:

— Руда, ты сможешь, ты сильная.

Сильная, да, я сильная. Но не тот, кто живёт внутри меня. В животе вдруг схватило спазмом. Как будто объелась вчера, и теперь оно никак не могло пройти по кишкам. Но это были не кишки. Это была матка. Она сокращалась.

Она хотела вытолкнуть ребёнка!

Я схватилась за руку Ратмира, а другой рукой — за мамину, простонала:

— Я не хочу терять ребёнка!

— Дианочка, девочка моя!

Мама выглядела совсем здоровой, и это придало мне сил. Я всё же её вылечила! Я не дала забрать её!

Но сейчас моя сила грозит забрать нерождённого ребёнка!

Нет, я не отдам… Я умру, но не отдам!

— Мамочка, сделай что-нибудь, — простонала я, сжимая её руку. Потом сжала руку Ратмира и глянула вбок. Мыська сложила руки перед собой, так же рядом стояла Забава и говорила тихим шёпотом:

— Мокошь, матушка-Мокошь, не оставь нашу княгинюшку, дай ей выносить ребёночка…

— Мокошь, Мокошь, дай матушке-княгине разродиться в срок! — вторила Мыська.

— Мокошь мертва, — буркнула я, разрываясь от боли в голове и животе. — Уже десять тысяч лет…

— Нет, не мертва! — с придыханием сказала Мыська. — Она жива в нас!

Я только отмахнулась. Язычники, что с них взять… Господи, как же болит! Мокошь, если ты жива и спаслась из райского сада, приди помочь!

А если она не спаслась, то мне будет очень плохо.

Скорая приехала через полчаса, когда я безуспешно пыталась справиться с давлением, головной болью и невозможностью остановить преждевременные роды. Пыталась посчитать срок, пыталась понять, сколько у меня недель, пыталась не плакать, попить водички, успокоить Ратмира, который метался, как раненый зверь, по двору. Отбивалась от Мыськи, которая совала мне в руку деревяшку от «потери чада», просила зеркало, чтобы посмотреть, как чувствует себя малыш, стонала, взывала к Мокоши уже во весь голос.

Но иреанка не отозвалась.

Зато отозвалась сирена скорой. Машина — старинная кругленькая «буханка», чудом сохранившаяся за многие годы службы — влетела во двор, распугав собак и коз, из неё выскочила пожилая докторша в белом халате:

— Где больная? Давление мерили?

— У нас выкидыш вместо гипертонии, — в голосе мамы была паника и беспомощность. Докторша только на миг удивлённо подняла брови, но сразу сориентировалась и начала меня осматривать. Потом скомандовала: