Сторожить пленных оказалось нелегкой задачей, а особенно не дать им возможность выкинуть какую-нибудь штуку. Пленных содержали в отнюдь не удовлетворительных условиях. Ведь «Сторстад», в конце концов, танкер, а не пассажирское судно. Ханефельд разместил пленников в передней части судна, где за ними было относительно легко присматривать с мостика. Офицеры поместились в старом полубаке с накрепко закрытыми и замазанными иллюминаторами, чтобы пленные не могли отправить световые сигналы. Матросы теснились в носовом трюме. Днем на него падали прямые лучи тропического солнца, отчего внутри становилось жарко, как в печке.

— Извините, что приходится держать вас в неприспособленных помещениях, — объяснял Ханефельд британским офицерам и матросам, — но отчасти этими неудобствами вы обязаны тому огромному уважению, которое я испытываю к вашей храбрости и опыту. Я, понимаете ли, не хочу, чтобы в итоге вы доставили меня пленным в британский порт или чтобы немецкая подлодка отправила меня на дно под вашим флагом. Однако, приняв все, на мой взгляд, необходимые предосторожности, я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить вашу участь, и если вы считаете, что я могу чем-то вам помочь, прошу вас сказать мне.

Отправившись в обратный путь, Ханефельд регулярно приказывал поливать люки водой, чтобы в трюме было не так жарко, а когда он считал, что безопасности ничто не угрожает, он позволял пленникам выйти погулять на палубу. Капитанам кораблей, затопленных вспомогательным крейсером «Пингвин», жилось чуть лучше; их поместили в каютах вдоль левого борта на нижней мостиковой палубе, где за ними легко мог наблюдать немецкий часовой. Вместе с ними поселили генерала Армии спасения, захваченного на одном из кораблей.

— Вот настоящие мужчины, — сказал Ханефельд своим коллегам. — Должно быть, их с младенчества вскармливали на виски и табаке. Жалко, что приходится держать их взаперти; я бы с большим удовольствием прошелся с ними по гамбургскому Рипербану. Вот было бы приключение, уж будьте уверены.

Помимо всех этих крутых парней, на попечении Ханефельда находилось семь женщин; в основном пожилые дамы, но одна из них, дочь британского генерала, была всего двадцати семи лет от роду и очень привлекательна — каковое обстоятельство не осталось незамеченным среди призовой команды.

На корме расположились члены норвежского экипажа «Сторстада». Они пообещали не совершать диверсий и ничего не предпринимать против немецкой команды. Некоторые из норвежцев даже с охотой принимали участие в обслуживании корабля, за что Ханефельд был им очень благодарен, так как это позволяло ему использовать своих людей главным образом для охраны пленных. Норвежский старпом выполнял свои обычные обязанности; за штурвалом стоял норвежский рулевой; и норвежский персонал машинного отделения продолжал работу под присмотром двух немецких инженеров унтер-офицерского звания. Между этими норвежцами и немецкой призовой командой царило почти сердечное согласие. Ханефельд ничего не опасался с их стороны, в частности, потому, что он торжественно поклялся им приложить все усилия к тому, чтобы по прибытии в Германию они были освобождены и возвращены в Норвегию. Кстати сказать, когда они благополучно добрались до немецкого порта, Ханефельд сделал все возможное, чтобы сдержать слово, но оказалось, что это гораздо труднее, чем он ожидал. Однако в конце концов ему удалось выполнить обещанное.

На «Сторстаде» устроили минную камеру, чтобы внести свою лепту в минирование вражеских вод, но пока там разместились пленные из неевропейцев. Создавалось такое впечатление, что там собрались представители всех азиатских национальностей: китайцы, бирманцы, малайцы, индонезийцы и индийцы на любой вкус. А Черный континент представляли чернокожие граждане британских и французских колоний.

7 января, через семьдесят семь дней после того, как «Адмирал Шеер» пустился в свое опасное плавание, «Сторстад» наконец-то отправился в долгое и трудное путешествие домой. Астрологи-любители и прочие доморощенные предсказатели пророчили ему путешествие без приключений и благополучное возвращение. «Сторстад» целым и невредимым прибыл в Польяк, французскую гавань на Жиронде. Хотя в пути ему и пришлось пережить несколько драматических моментов, но над ним по-прежнему развевался немецкий флаг. Все пленные сидели под замком, немецкий экипаж вовремя сумел расстроить и сорвать все хитроумные планы, корабль вернул свое старое имя «Пассат» и до конца войны служил немецкому военному флоту.

На определенном отрезке пути «Адмирал Шеер» сопровождал «Сторстад», и в течение этого времени Ханефельд постарался внушить своим пленным нужное впечатление, устроив так, чтобы они регулярно совершали моцион на палубе, откуда прекрасно был виден мощный крейсер. Однако немного погодя «Шеер» повернул на северо-восток в поисках новой добычи.

У «Адмирала Шеера» снова был вид как с иголочки, и он совсем не походил на корабль, пробывший в плавании без перерыва в течение двух с половиной месяцев. Краску освежили, а что касается оснащения, то он как будто только что вышел из родного порта. Баки с горючим заполнили доверху, о продуктовых кладовых позаботился «Нордмарк», да еще пять или шесть тонн мяса «Шеер» взял из запасов «Дюкезы». И даже начальник хозяйственной части, в чьи обязанности входило знать точное количество запасов на борту, не мог бы сказать, сколько тысяч ящиков с яйцами находилось на «Шеере» — тысяч пять, а может быть, и шесть или шесть с половиной. Пороховые погреба заполнили новыми боеприпасами, машины как следует перебрали, и они работали с не меньшей производительностью, чем в тот день, когда корабль впервые спустили на воду.

Отправляясь в дальнейшее плавание за новыми победами, капитан Кранке гордился собой, ведь привести корабль в это безупречное состояние вдали от каких-либо береговых баз с их ресурсами — это поистине незаурядное достижение.

На следующий день капитан «Шеера» повернул на север в обход британской военно-морской базы на острове Святой Елены. 13 января его машины смолкли, и корабль постепенно остановился. Из-за этого среди матросов поползли самые безумные слухи. Никто не представлял себе, сколько должен был длиться поход «Шеера», но упорно ходила молва, и в нее охотно верили, что к концу марта, если все пройдет удачно — а с какой стати быть каким-то неудачам? — крейсер вернется домой. Правда это или нет, факт оставался фактом: «Шеер» пробыл в открытом море уже восемьдесят три дня, ровно столько же, сколько его собрат «Граф Шпее», прежде чем встретил свою участь в лице «Аякса», «Эксетера» и «Ахилла». Но может быть, «Шееру» повезет больше, чем «Графу Шпее», во всяком случае, до сих пор судьба была к нему более чем благосклонна.

Но почему Кранке приказал остановить машины? Для чего им торчать в этом месте? Что им там делать? Помимо обычных вахт команде не дали никаких особенных заданий, и она слегка забеспокоилась. Женатые матросы стали чаще и дольше глядеть на снимки жен и детей, даже холостяки достали фотографии возлюбленных. Плохо, когда на корабле вдали от дома нечего делать. От безделья страдает боевой дух. Одни замкнулись в себе и молчали. Другие раздражались по пустякам. А третьи буквально нарывались на ссору. Какого черта они здесь попусту торчат?