проявление каждого, как переводная картинка; то, что раньше, до технологий, хранилось в душах, вырвалось наружу, и мы заметили, как нас много и какие мы разные, и всем стало страшно.

Пока немой ведущий глотал воздух, в прямой эфир дозвонились озадаченные зрители. Анжелика, брошенная на телефоны в помощь режиссёру, вывела первый вопрос.

— Отец Анисий, вы так вдохновенно говорите о прессе, что мы смущены. Она гадкая, лживая, продажная, а вы поёте ей почти гимны. Как же так? — риторически спросила женщина предпенсионного возраста.

Пастырь не удивился. Вся его повседневность состояла из повторений-мать-учений, поскольку иным людям действительно уши неизвестно зачем даны.

— Я люблю СМИ только за это: микрозеркала, — перешёл он на мирскую семантику. — Вертятся, зайчиков пускают. Иногда отражают фрагменты мира. Чаще искажают, но и это всё субъективно. Главное — тенденция; я понимаю тенденцию: вернуть полновидение, полночувствование, утраченные первыми людьми после грехопадения, когда они стали смертными. Современные СМИ борются со смертью, хотя, конечно, не понимают этого.

— И всё? — глуповато спросил Кутузов, уже смирившийся со своей ролью ведомого. — Сумма СМИ есть отображение всеобщего богопознавательного порыва? Это тотальное безобразие называется борьба со смертью?

— Не судите. На вас устремлены тысячи глаз. Вас очень внимательно слушают сейчас, и даже дети.

— Скорее, вас, отец Анисий, — начал приходить в себя Кутузов, и правая рука, чуть не сгоревшая после крестного знамения, наконец немного похолодела.

— Дорогой отец Анисий! — панически закричала вторая телезрительница, выпущенная в эфир Анжеликой. — Вы в Бога-то верите?! Какого чёрта, прости Господи, вы там сидите и хвалите наши навылет купленные средства массовой информации?!!

Анжелика немедленно отключила звонок и безнадёжно глянула на главного редактора. К её удивлению, он кивнул — давай. Всех в эфир! Пусть несут что попало.

— Спаси и сохрани… — пробормотал Кутузов, чувствуя, что правая рука опять греется.

— Верю, — улыбнулся отец Анисий.

— Я вижу, зрителей заинтересовала наша встреча, — заметил ведущий недобро.

— Конечно, всех волнует непрекращающееся давление СМИ, — пояснил отец Анисий. — Наверное, будут ещё вопросы?

Анжелика, зажмурившись, вывела в эфир сразу два телефона.

— Батюшка, да вы хоть знаете, что религия — опиум для народа? — жёстко спросил мужчина зрелых лет, инженер. — Обман!

— В оригинале нет предлога «для», — ласково напомнил батюшка, погладив пушистую серебряную бороду.

— Что вы слушаете их?! — прозвенел подростковый фальцет. — Я вас, отец Анисий, уважаю и прошу не обращать внимания на разные там вопросы! Всё дело в деньгах. Их надо просто отменить!

— На Земле очень много денег, — ещё мягче напомнил отец Анисий. — Вряд ли можно их все отменить.

— Наши отцы строили коммунизм! — ещё звонче возмутился подросток. — И особенно деды! Они верили, что деньгам конец! Это было главное, чтобы никто не выделялся деньгами, тогда уничтожается зависть и прочее. Я сам слышал! Почему же сейчас все забыли об этом? Ведь верили! Взрослые, умные люди, победившие фашизм!

Анжелика убрала руки с аппаратуры. Руки опустились. Девушка не страдала повышенным ай-кью, но вопиющее отсутствие логики могло поразить и сухой пень. Настойчивая неприязнь телезрителей к наличным доводам гостя вкупе со стремлением выворотить беседу на свою сторону — всё это впервые предстало перед обескураженной до беспомощности труженицей фронта видимости. Бедное сердце забилось неритмично, будто всхлипывая.

Кутузов чувствовал себя ещё хуже. Ладно, вышел из роли, передал бразды отцу Анисию, ладно, батюшка справляется, ему реально сам Бог велел, обучен красноречию, но телезрители! Будто катком асфальтовым они прогладили его тонкоузорные затеи, его учёные изыски, хранящиеся в сердцевине сердца. Все его рефлексии, гордость и борьба за вполне научный атеизм — всё полетело псу под хвост, когда он понял, что никто никого не слышит, а всяк упивается токмо личной фиксой.

— А я гедонист! — восклицал очередной телесобеседник, выпущенный трясущейся Анжеликой, за руками которой лично приглядывал главный редактор.

— Очень интересно, — сказал отец Анисий. — Не затруднит ли вас объясниться? Что это такое?

— Цель жизни — удовольствие! Наслаждение! И цель искусства та же! И даже вещания кабельного… цель — наслаждение! — высокий голос не очень трезвого телезрителя имел диапазон октавы так три, рыдальчески взмывал и падал, звеня. Странный голос, кукольный.

— Целью жизни наслаждение никак быть не может, — объяснил отец Анисий. — Если оно — цель, то оно недостижимо. Могу только посочувствовать вашему заблуждению.

— Почему это недостижимо?! — обиженно завизжали сразу два телефона, и уже было не разобрать, где чей голос, поскольку к разговорам подключились и семьи абонентов, и, кажется, домашние питомцы — в эфире пищало, мяукало и даже хрюкало.

— Если вы в данной точке времени-пространства думаете о грядущем наслаждении, стремитесь к нему, то, достигнув цели, вы не сумеете насладиться, потому что и точка отсчёта переместится вместе с вами, и цель уйдёт на прежнее расстояние. — Оперный баритон отца Анисия легко перекрыл общий визг.

Кутузов чуть не подскочил. Он понял! И не важно, дошло ли сказанное батюшкой до телезрителей, он — понял! Он понял, почему погибла его жена. Это было как озарение, вне любой логики, но всё стало на свои места, даже растерзанная Библия, на ремонт которой он сейчас и зарабатывал деньги, мучая граждан свежевыдуманным «Шоу толка».

— …а если вы наслаждаетесь, радуетесь, не стремясь для этого в будущее, то есть в никуда, ведь оно ещё не наступило, — значит, вы уже умеете жить сейчас, вы уже достигли того, к чему иные только стремятся. Вы уже умеете жить. Жизнь уже началась. И тогда вам даже в голову прийти не может, что цель жизни — наслаждение. Так думать и так чувствовать — это не жить, а только готовиться к жизни. Беспокоиться о спасении души в состоянии ожидания наслаждения невозможно, да и некогда: жизнь-то еще не началась!

Зрителям всё это не понравилось. Философические речи батюшки всех смутили, особенно слово «наслаждение», оно резало слух, и звонки посыпались как горох.

— Какое право имеете вы говорить о наслаждении? — кричали отцу Анисию, забыв, что эту тему вбросил телезритель-гедонист. — Душеверть какая-то!

— Вы что, не понимаете, что вас и дети могут услышать? — солидно возмутился голос типа классной дамы из школы раздельного обучения.

— Там вся улица завалена блестящими журнальчиками, вот уж где сплошное наслаждение, вот это да! — будто похлопывая себя по ляжкам, прокукарекал какой-то сварливый мужичонка, явно алчущий неких запретных шалостей.

— Вы растлеваете молодёжь! — уверенно заявил отцу Анисию резкий молодой голос, в котором Кутузов узнал скинхеда из аптеки, пытавшегося защитить человечество и кассиршу от известного опиума.

— Нам не нужны эти ваши наслаждения! — пискнула немолодая девица пионерским голосом, очевидно, поправляя при этом синий чулок.

— Вы нас ещё пригласите на парад всяких меньшинств! — зашёлся в превентивном негодовании явный ветеран Куликовской битвы.

Студия гудела; восхищённый персонал, уже не скрываясь, курил на пороге, и дым, колыхаясь под софитами, затуманивал изображение, создавая волшебственные эффекты. С каждым телезрительским звонком отец Анисий, получалось, всё глубже уходил в сизоватое облако. Некурящий Кутузов закашлялся. Главный редактор наконец очнулся от изумления и повыгонял курильщиков всех вон. Дым волнисто повис перед камерой. Анжелика, словно робот, нажимала и нажимала на кнопки, выводя, как было велено, всех в эфир, и наконец услышала приветливый, добродушный возглас:

— Эй, ребята, я всё понимаю, но у вас по программе уже десять минут кино, а вы всё базарите!

Главный махнул Кутузову — прощайся уже, но ведущего душил дым, и глаза выпрыгивали от мучительных усилий удержать кашель, говорить он не мог, а отец Анисий, обращённый к кулисам спиной, не мог разглядеть отчаянной жестикуляции редактора.

— Слово «наслаждение» почему-то вызвало у всех зрительских групп образы половой жизни, — озадаченно проговорил священник во внезапной тишине. — Это беспокоит меня. Неужели вам неведомы какие-нибудь иные наслаждения? В принципе?

Видя страдания опучеглазевшего Кутузова и понимая, на сколько часов эфира