– Это потому так, што она в школьной столовке работает. Как ребятне её ещё называть? Не орать же: Емельяниха! Чай, все школяры ей во внучата годятся. Ну одинакова у них с Сидорихой фамилия, и чо? Никаки оне не родня.

– Ефимья Сидоровна – это звучит чинно, благородно, уважительно, – задумчиво проговорила Наталья, – а Сидориха – под стать её подпольному промыслу…

В столовку с громким смехом ввалилась четвёрка парней.

– Хозяйки! Чем потчевать будете?

– Нам бы в темпе вальса, торопимся!

– А для аппетиту чего у вас имеется?

Весёлая компания – из мимо проезжающих. Колхозная столовая, собственно, на такую публику и ориентирована. На трассе, летящей мимо села, хоть на восток, хоть на запад кати полторы сотни верст – никакой харчевни больше не встретишь. Живая копейка в колхозную кассу!

Наталья убежала на кухню, оживилась за импровизированной стойкой-прилавком смешливая пышечка-симпатюлечка Наденька Богодухова, буфетчица и кассирша по совместительству.

А Семен Куйдин и Шишкин-младший продолжили поглощать обед, разглядывая балагуривших с Наденькой проезжих.

Они и вправду не засиделись – быстро прикончили тефтели с картофельным пюре, хлопнув на троих бутылку портвейна, – водки в столовой отродясь не водилось, – и вскоре за окном взревел мотор «уазика».

– Вот такие вы, мужики, и есть! – проводила глазами через окно автомобиль Наденька. – Хлебнёте винища стакан – и посыпались комплименты!

– Но уж прямо, – возразил разомлевший от обильной еды Семён. – Да мы для вас завсегда сокровенное слово найдём и на трезву голову. Вон, хоть Наталью мою спроси…

– Ага, Наталью… Да она иной раз за день и по работе-то рот не раскроет, а уж про ваши семейные тайны…

Наденька засмеялась, хитро прищурившись.

– Ты, Семён, сам, что ли, не видел, как эта компания только что? Изулыбались все трое, а этот, что расплачивался, так мне и конфетку из кармана достал! – Наденька презрительно покрутила в пальцах карамельку и бросила её в вазочку с похожими на витрине. – А вот, четвёртый – шофёр-то ихний, портвейна не пил и – сыч сычом, как будто меня тут и нет.

Это Наденька сказала с такой обидой, что Семён даже подивился.

– Ты, Надежда, уж как-то совершенно близко к сердцу принимашь такую чепуху, – неуверенно сказал он, – чего тебе они. Поели, выручку тебе дали и укатили. Можа, воопще у нас тут больше никогда не появятся. Да и кто такие…

– Кто такие – не знаю, и знать не хочу! – вскинула носик Наденька. – Но вы, мужики, одним миром мазаны! Две руки, две ноги, а посередине сволочь! Вечно, как шары зальёте, – к бабам вас тянет! И желательно – к чужим!

Наденьку можно было понять. Уже дважды её семейная жизнь не получалась, хотя, если в том и была какая-то вина с её стороны, то, без сомнения, минимальная. Это Семён знал точно, потому как его Наталья Наденьку всегда жалела и относилась к ней с большим участием, как и к её двум ребятишкам – уже девятикласснику Ваньке и шестилетней кнопочке Иринке, – наглядным последствиям обоих несложившихся браков.

Наденька была приятна на вид, добра душой и доверчива – вот это её и губило. Особенно доверчивость. Да и вообще, незлобивой женщиной была старшая сестра Серёги Богодухова, нескладеня, крутившего баранку «ГАЗ-шестьдесят шестого», на котором сегодня в поисках кабана мужики вдоль и поперёк исколесили всё село.

– У Надюхи только один недостаток, – проследив взгляд молодого учителя, улыбнулся Куйдин, допивая компот. – Всем и во всё верит. Потому и обжигатца… Кабы ещё на ус мотала, так усов не имеет! Хорошо бы, конечно, ещё язычок ей покороче, а то, прям, наше главное сарафанное радио. Самой же себе и во вред. Ляпнет чего бабам про свои беды простодырно – а те и готовы её же косточки мыть-перемывать. Э-э-эх… Не-е, Надюха – это сама доверчивость и есть…

Куйдин, видимо, посчитал, что молодой учитель разглядывает аппетитную бабёнку за стойкой с чисто мужским интересом. Но он ошибался. Наденькино злое высказывание – наверное, подумалось Александру, характерное для неё, – Куйдин пропустил мимо ушей. А вот Шишкин – нет. Прямо-таки по мозгам резануло: «…Как шары зальёте, – к бабам вас тянет…»

Будь Шишкин-младший знаменитым английским учёным Ньютоном, о котором он помнил с давней школьной поры, или известным ему с того же времени Архимедом, то, наверное, он, Александр, выкрикнул бы сейчас что-то типа «Yes-s-s!!!» или «Эврика!!!». Хотя Шишкин подозревал, что Архимед выкрикнул не одно это слово, в переводе с греческого «Нашёл!», а два: «Эй! Ври-ка!» И не при открытии им основного закона гидростатики, а в застолье. В ванне-то он один сидел, свидетелей нет, а вот когда кто-то из собутыльников ляпнул нечто антинаучное – тут Архимед и не сдержался. А если он таки крикнул: «Нашёл!», то ещё неизвестно, по какому поводу. Может, как Муха-Цокотуха – шёл-шёл и денежку нашёл. Потом, естественно, пошёл на базар, прикупил еды и питья, созвал гостей… Если уж у мухи на подобное ума хватило, то великому Архимеду сами боги велели. Что же касается основного закона гидростатики, то тут, скорее всего, всё случилось банальнее. В какой-то научно-популярной книжонке Шишкин-младший вычитал рассказ о том, как сиракузский тиран царь Гиерон, с которым Архимед состоял в близком родстве, попросил учёного определить, из чистого золота ему, Гиерону, сделал корону придворный ювелир или подмешал, бестия, в сплав изрядно серебра. Так вот, удельный вес золота был известен, а для решения задачи ещё требовалось точно определить объём короны. А как? Форму корона имела сложную – не шар, не куб, не цилиндр. И так и эдак крутил её Архимед. Даже отмыл в лохани до блеска. А руки дрожали… (Вот как раз, может быть, после того застолья! Или от груза ответственности – сам тиран попросил! А как разгневается?) Ну и бухнулась тяжёлая корона обратно в лохань – вода через край! Вот тут-то Архимед и призадумался. Замерил объём воды в лохани, вытащил корону и снова замерил объем воды. И снова корону – в лохань. А вода – на первоначальную отметку! «Эврика!» Логично? А то сочиняют про серьёзного мужика всякую дрянь: увидел, де, купаясь, как из ванны вытекает вода, да в объёме, видите ли, равном объёму его тела, и выскочил на улицу со знаменитым возгласом. Мылся дяденька просто, а не опыты научные ставил. Если о чём и думал в этот момент, так о личной гигиене. В общем, либо с короной опыты ставил, либо вруна собутыльника останавливал, либо вообще никакой фразы не кричал…

В который раз Шишкин-младший подивился, куда может завести в размышлениях его дурацкая привычка припоминать что-то «по поводу». Речь-то не о Ньютоне с Архимедом, а о реплике Наденьки-буфетчицы! Он расплатился за обед, улыбнулся Наденьке и вышел на улицу.

4

Куйдин уже вовсю дымил на столовском крылечке.

– Семён… э-э… извините… по батюшке? – смущённо поинтересовался Александр.

– Макаром батю кликали…

– Семён Макарович, вот что я подумал… Разбойник-то наш, получается, чего последнего налопался?

– Сам видал – барды он нажрался на помойке у бабки Сидорихи!