– Спасибо.

– Да ладно, я же это не только для тебя делаю. Отрабатываю свою долю, так ведь? – говорит он, подмигивая.

Все имеет свою цену. Нас этому научила ма. Дэмиен делает это не ради меня: ему кажется, что если он мне поможет, то получит деньги. Жаль, что он недостаточно умен, чтобы понять, что я собираюсь обыграть его в его же собственную игру.

– Конечно, – говорю я, изображая улыбку.

30

Анна

Понедельник, 8 апреля 2019 года, 11:05

Уехав из больницы, я начала накручивать километры по Рэдвуду, обдумывая, что буду говорить в полиции. Я не могла поехать домой. Мне нужно было почувствовать, что я бегу от всего этого, даже если на самом деле я ездила кругами. Интересно, что думали похитители, глядя, как я катаюсь туда-сюда.

Я заезжаю в переулок, ведущий к дому, делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться.

Ты нужна Заку. Ты умная, ты уже столько всего преодолела.

Но по мере приближения к дому моя тревога только возрастает – теперь я больше всего боюсь места, которое раньше считала самым безопасным в мире. Эти люди не просто вломились ко мне в дом. Они отняли его у меня. Даже когда я сниму камеры, поменяю замки, получу Зака назад, он уже не будет прежним. Я не смогу избавиться от ощущения их взглядов на коже, когда буду ходить из комнаты в комнату, от воспоминания о том, как рука зажимала мне рот, чтобы я не смогла закричать.

Я добираюсь до начала подъездной дорожки и жму на тормоза.

Дорогу перегораживает машина Адама. Я вижу, что он сидит на ступеньках крыльца и бросает на меня яростный взгляд.

– О боже, – говорю я вслух. – Только не сейчас.

Он поднимается на ноги и идет к машине. Даже по его походке видно, что он злится.

– Что, черт возьми, происходит? – кричит он, когда я выхожу из машины.

Ему, наверное, рассказала инспектор Конати. Я открываю рот, чтобы произнести первую порцию лжи, когда внезапно мне в голову приходит мысль.

Если дом прослушивается, то и машина, наверное, тоже. Они наверняка слушают, пока отслеживают мои передвижения.

Я захлопываю дверцу, беру его за руку и веду к началу подъездной дорожки.

– Не здесь.

Он вырывает у меня руку.

– Убили нашу соседку, а тебе не пришло в голову мне сообщить?

– Адам, – я смотрю на него с мольбой. – Не здесь.

Я поворачиваюсь спиной к дому и иду к перелеску. Адам идет за мной, и под его сердитыми шагами вибрирует земля, я слышу за спиной его резкие вдохи и выдохи. Я захожу под деревья и углубляюсь в перелесок еще метров на пятнадцать.

– Я могу все объяснить, но для начала тебе надо успокоиться.

– Успокоиться? Мне сегодня утром звонили из полиции и спрашивали про тебя, про убийство Полы, а ты говоришь мне успокоиться?

– Адам, пожалуйста…

– Ты поменяла замки. Мне пришлось сидеть под дверью собственного дома, как собаке…

– Это не то…

– Сначала мне нельзя разговаривать с собственным сыном, потом ты перестаешь отвечать на мои звонки. Я приезжаю, чтобы понять, что происходит, и оказывается, я даже не могу зайти в дом. Как, объясни мне, я должен на это реагировать?

– За мной следят, понял?

Он молча смотрит на меня, приоткрыв рот. Мы стоим и смотрим друг на друга, слушая, как за деревьями въезжает на территорию больницы скорая.

– У тебя что, крыша поехала?

– Я кое в чем оказалась замешана, но это все недоразумение.

– Ты думаешь, что за тобой следят? – сознательно или бессознательно он отступает на шаг назад. – У тебя паранойя, ты знаешь об этом?

Он смотрит на меня так, будто я сошла с ума.

– Ты знаешь Ахмеда Шабира? Нашего члена парламента?

– Конечно знаю, блин, – выплевывает он. – Я же не идиот.

– Так вот он мертв.

На его лице отражается мешанина из разных эмоций.

– Ну хорошо, какое это отношение имеет к тебе?

– Я его убила.

– Что?

– Я делала ему операцию в субботу, и он не выжил.

Я смотрю, как у него опускаются плечи, а дыхание замедляется.

– Это не означает, что ты его убила, Анна.

Означает. Я его убила.

– Меня отстранили от работы, в больнице внутреннее расследование. Что, если они найдут способ меня в этом обвинить?

– Нет, теперь это точно паранойя, – говорит он, подходя ко мне ближе. – Ты ничего плохого не сделала.

Если бы только я могла поверить в собственную ложь. Было бы настолько проще все это пережить.

– Но инспектор Конати мне не верит. Я была в таком стрессе от всего, что произошло, что, когда она пришла поговорить о Поле, вела себя подозрительно.

– Она что, думает, что ты ее убила?

– Нет, но…

– Что тогда?

– Я не знаю! Она просто мне не доверяет. Может, потому, что мы близко общались с Полой, а я не хотела с ней разговаривать. Она, наверное, думает, что я что-то скрываю.

– Ты же ничего не скрываешь, поэтому тебе не о чем беспокоиться.

Он ободряюще пожимает мне плечо.

Моя вытянутая в нитку верхняя губа начинает дрожать от его прикосновения, и внезапно мне хочется рассказать ему про все, что происходит со мной и с Заком. Хочется, чтобы он обо всем позаботился, а я могла бы всплыть на поверхность и вдохнуть воздуха. Но я знаю, что станет с Заком, если я так сделаю.

Чтобы он отступил, мне придется его физически остановить.

Когда он замечает, что его слова меня не успокоили, он медленно опускает руку.

– Может, тебе все-таки есть что скрывать?

– Не говори глупостей.

Я отступаю от него и начинаю в задумчивости ходить туда-сюда.

– Я просто нервничаю, понятно? Скоро мне нужно будет ехать в полицию говорить о Поле, потом будет разговор в больнице, а пресса в любой момент начнет писать о смерти мистера Шабира и превращать мою жизнь в ад. Мне нужно просто, чтобы ты оставил меня в покое.

– Я? – возмущается он. – А я-то что сделал?

– Ты все время наседаешь на меня из-за того, что не звонит Зак, спрашиваешь, говорила ли я с ним и когда он тебе позвонит. Я не могу справляться со всем этим и еще тебя все время успокаивать.

Я вижу, как у него вытягивается лицо, в глазах появляется сознание собственной вины.

– Я об этом не подумал.

– Заку нужно время, и мне тоже. Пусть Зак наслаждается каникулами, не думая о разводе, и позволь мне уже разобраться со всем этим дерьмом. Когда Зак проявится, я тебе позвоню. А пока отстань. Мы разводимся, Адам, веди себя соответствующе.