– Но должно же быть этому какое-то разумное объяснение? Оживающие статуи… Да это сюжет бульварного романа!

– Хорошо, – решился Евгений и вынул из шкафа нечто, скрытое под свободно спадающим куском ткани. – Смотрите!

«Покрывало» слетело прочь, и перед Верой предстало изваяние какого-то крылатого уродца со скрюченными когтистыми конечностями, опирающегося на кольчатый крысиный хвост. Морда страшилища была обезображена большой выбоиной, но и та часть, что осталась, никак не позволяла признать его писаным красавцем.

– Что это? – девушка с опаской коснулась широко раскинутых перепончатых крыльев, провела пальцем по мускулистому плечу твари… – Похоже на…

– Да, это копия одной из горгулий, изваянной Юргеном фон Виллендорфом, – кивнул искусствовед. – Той самой, что пребывала в нише дома рядом с местом… Ну, там, где… – он окончательно смешался.

– В том самом закутке, в который затолкали убитого кавказца? – пришла ему на выручку Вера. Поведение Жени ей явно импонировало – он совсем не был похож на тех нагловатых москвичей, с которыми она привыкла общаться, вернее, отшивать их, горячо желавших пообщаться. – Но ведь там сейчас ничего нет.

Недаром, видимо, журналистов называют акулами пера – позже, придя в себя, она побывала на месте преступления и все тщательно осмотрела. Конечно, кроме печальных останков «таксистов», которые к тому времени увезли.

– Сейчас нет… – развел руками собеседник. – Но была.

– А где вы взяли это? – спохватилась девушка. – Неужели…

– Да нет, – поспешил разуверить ее Князев. – Это реконструкция по оставшимся фото и аналогичным статуэткам в других местах. Виллендорф частенько повторялся… А возможно, просто искал совершенство. Камень же не глина – вариант не сомнешь и не начнешь сначала, а бросать незавершенные работы он, судя по всему, не любил… Это гипс, раскрашенный под камень, – почему-то смутился он еще больше. – Акварельными красками…

– Нет, я понимаю… Я не сомневалась, что она не настоящая… То есть… – Вера запуталась и сменила тему: – Неужели вы сами ее сделали?

– А что тут такого? Я поступал в ЛХИ,[28]но не прошел по конкурсу… Но это долгая история… А в армии как-то охладел к живописи и поступил в ЛГИК.

– Вы и в армии служили?

– Конечно, – еще одно пожатие плечами. – В мотострелковых войсках.

Новый знакомый определенно набирал очки в Вериных глазах… На фоне столичных знакомцев, «откосивших» от «почетной обязанности» всеми правдами и неправдами, в основном благодаря толстым кошелькам «предков» и их широким связям, и теперь считавших это все равно что подвигом, Евгений смотрелся кем-то вроде Рэмбо и Штирлица в одном флаконе. Почти как сам Маркелов…

– А это что у него? – поспешила она развеять легкий флер очарования, пока тот, как уже бывало не раз, не превратился в опиум, навсегда отравляющий душу и сердце, и ткнула пальцем в уродливую яму вместо части горгульевской (или горгульевой?) морды.

– О-о! Это самое интересное!.. Где же он?..

Женя охлопал себя по всем карманам и наконец отомкнул один из ящиков стола ключом – солидных размеров, темный от времени, тот сам по себе являлся антиквариатом.

– Ну вот! Опять! – воскликнул Князев, заглядывая в добротную емкость, сработанную немецкими столярами, еще менее склонными к манкированию своими обязанностями, чем французские сапожники. – Взгляните!..

Вера, опасливо вытянув шею, осторожно заглянула за его плечо и увидела нечто серое, мирно возлежащее на ворохе стружек. Стенки ящика оказались настолько изгрызенными, как будто над ними поработало целое семейство мышей или один небольшой бобер.

Девушка почему-то вспомнила, как в «глубоком детстве» один мальчик, в которого она была тайно влюблена, подарил ей большой коробок из-под каких-то импортных спичек (для разжигания каминов, что ли) с заточённым в нем крупным жуком-носорогом. Жук наотрез отказывался от всех видов пищи, даже самой лакомой на взгляд маленькой Веры, зато, не жалея лап, с неутомимостью графа Монте-Кристо днями и ночами скребся изнутри в плотный заморский картон, мало-помалу превращая тот в тонкую стружку… Помнится, «объект воздыханий» неосторожно посоветовал заколоть строптивца булавкой, за что тут же приобрел статус главного врага, в котором и пребывал до самого выпускного класса. А жук сразу же был выпущен на свободу и степенно удалился куда-то, ковыляя на четырех уцелевших лапах из шести…

– Даже не знаю, как буду перед Татьяной Михайловной оправдываться, – посетовал Евгений, осторожно выуживая из разгрызенного ящика… серо-черный, блестящий на изломе камень с острыми краями, немного смахивающий на рубило доисторического человека. – Узнаете?

– Н-н-нет…

– А так? – приложенный к голове статуи, осколок точно вошел в выбоину, почти слившись по цвету с остальной поверхностью.

На Веру злобно смотрела оскаленная мордочка настоящего демона из ночных кошмаров…

* * *

– И все равно в это невозможно поверить…

– Хорошо, – с некоторым раздражением заявил Евгений. – Приходите ко мне после двенадцати и сами услышите, как он скребется в ящике! Да мне уши приходится ватой затыкать, чтобы уснуть… Приходите, приходите!..

Он осекся, поняв всю двусмысленность своего предложения, и замолчал, не глядя на девушку и рисуя подушечкой пальца по столу какие-то замысловатые узоры.

– Я верю, верю… – мягко положила ему на сгиб локтя свою ладошку Вера. – Стараюсь поверить… Неужели все это сотворил этот самый Виллендорф? Как ему это удалось?

– Потому что он был Гений, – поднял на девушку серые глаза Женя. – Он был настоящим гением ваяния, непревзойденным ни до, ни после. Микеланджело по сравнению с ним – сосунок, жалкий ремесленник! Уж поверьте мне на слово.

– Почему же тогда о нем никому, кроме профессионалов, не известно?

– Не знаю… А почему вы так уверенно говорите? Вы что-то слышали о фон Виллендорфе?

– Так, кое-что…

– А к примеру?

– А к примеру, – терпеливо продолжила журналистка, – то, что в музеях мира нет его работ. Почти нет. Так – одна-две. Хотя еще совсем недавно было больше.

– То есть как?

– В конце прошлого – начале нынешнего года украдено две скульптуры фон Виллендорфа. Одна – статуя богини Правосудия похищена из частного музея в Люцерне, Швейцария, вторая – неизвестно что изображающая – из коллекции миллионера Джона Равковича в Чикаго. Это я узнала из Интернета.

– А почему об этом не стало широко известно?

– Не знаю… – Теперь черед пожимать плечами пришел девушке. – Вероятно, потому что он мало известен широкой публике. Разве будут средства массовой информации тиражировать сообщение о краже картины какого-нибудь Сидорова из урюпинского музея?