неправильного питания, пожалуй, надо покушать чего-нибудь, а то мне ночью не такие ужасы приснятся на голодный желудок.

Она собрала воду с пола, отжимая тряпку в ведро. От монотонных движений сердце, напуганное неприятным видением, почти успокоилось, перестало колотиться, и вдруг в коридоре прогремел телефонный звонок. Гюзель швырнула тряпку в ведро и подошла к телефону. «Сумасшедшая жизнь, постоянные стрессы, ночные звонки, непонятные сны», — прошипела она сквозь зубы, снимая трубку.

— Юмашева!

«Полный привет, по домашнему телефону отвечаю, будто уже на службе. Настоящий синдром хронической усталости», — она поймала себя на мысли, что не отличает дом от служебного кабинета.

— Можно я приеду? — спросил Андрей неожиданно родным голосом.

Юмашева прижалась к стене и провела рукой по волосам. «Все дурные сны, стрессы, волнения и видения не стоят одного его звонка, за то, чтобы услышать этот родной голос, я готова мучиться и страдать. Вечно».

— Приезжай, я тебя давно жду, — она положила трубку на рычаг и бросилась на кухню. Через минуту на горячей сковороде что-то шкворчало и шипело, а по квартире разносился невообразимый аромат жареного мяса и еще чего-то пряного, острого, будто это был не аромат свежеприготовленного ужина, а дивный запах любовного свидания.

Когда Гюзель услышала мелодичный дверной звонок, на ее лице не осталось и следа от сомнений и мистических видений. Она встретила Андрея с такими сияющими глазами, будто спала двенадцать часов, затем провела несколько часов в салоне красоты. И перед встречей ее душу не терзали странные мужчины в туниках защитного цвета.

— Андрей! — выдохнула она, стискивая его обеими руками.

— Ты же не хочешь меня задушить? Пусти, у меня пакеты с едой, — он отпихнул ее от себя, весело толкнул в бок, признавая, что она выглядит, как принцесса крови, и прошел на кухню, будто он уже бывал в этой квартире и не один раз. Втянул ноздрями аромат, витающий по всей кухне, одобрительно щелкнул пальцами и принялся хозяйничать, выкладывая из пакетов кульки с фруктами, коробки со сладостями и бутылки с напитками.

— Нет-нет-нет! — горячо запротестовала Гюзель, увидев огромные бутылки с кроваво-красным вином и яркими наклейками. — Мне нужно вставать в шесть утра, пить категорически не буду. Съем кусочек мяса и все! Диета. Строжайшая диета.

— А кто собирается пить? Ночью это вредно, — Андрей лукаво подмигнул Гюзели, отыскивая штопор в ящике для ложек и вилок.

— Господи, как хорошо, всегда бы так, приходишь со службы, а дома тебе горячий ужин, вино, фрукты, конфеты… Не жизнь, а именины сердца, — мечтательно закатив глаза, пробормотала Гюзель.

— Тогда тебе надо выходить замуж за повара, — засмеялся Андрей. Он не открывал по десять раз ящики столов в отличие от Гюзель, когда она рылась в собственном хозяйстве в поисках съестного, а ловко орудовал всеми предметами, подчиняющимися ему, как по мановению волшебной палочки.

— Ты, как Гарри Поттер, также ловко манипулируешь волшебной палочкой, — она наблюдала за сноровистыми движениями Андрея, — а где найти этого повара? Разве что при производстве обыска…

— Отключись от работы, отдыхай.

Андрей поставил посуду на стол, зажег свечи, которые нашел на книжной полке, щелкнул выключателем, и кухня погрузилась в новогодний полумрак. «А я ищу свечи по два часа», — подумала Гюзель.

— Новый год я встречала одна, в гордом одиночестве, без свечек, — призналась Гюзель.

— Тот человек одинок, который хочет остаться одиноким. Афоризм! — Андрей торжественно поднял палец, явно гордясь высказыванием.

— Ты прав, мне можно было пойти к друзьям, поехать на пароме в Финляндию, в конце концов могла поставить себе дежурство по отделу, но упиться одиночеством, как вином, непередаваемое удовольствие.

— Так делают все гордые люди. Они не хотят признаваться себе и знакомым в своей отрешенности. А вот я Новый год встречал в самолете.

— Один? Выкупил самолет, водрузил елку, пригласил Снегурочку? — Гюзель подцепила вилкой кусочек баранины и тут же плюхнула его обратно, сразу расхотелось что-либо есть, ее душила ревность.

— Ты ешь-ешь, давай. Нет, летел из Штатов, надеясь успеть к двенадцати часам домой, но самолет застрял в Ирландии по каким-то новогодним причинам, в результате мне пришлось встречать Новый год в компании пассажиров и стюардесс.

— А стюардов в вашей компании не было? Почему только стюардессы? — ревниво спросила Гюзель, разворачивая золоченую фольгу. Лучше есть конфеты, чем мясо.

— Ревнуешь? Ревнуй-ревнуй, тебе полезно. — Андрей подвинул тарелку с мясом прямо под нос Гюзель. — Ешь! Стюарды в самолете были, но они ушли спать, встреча очередного Нового года в романтических условиях им глубоко по барабану, как понимаешь.

— А-а, понятно. — Гюзель пригубила глоток вина. — Давай выпьем за наше знакомство. Надеюсь, сегодня ты мне все о себе расскажешь. Иначе, я начну тебя подозревать в шпионских наклонностях.

— Как это — наклонностях? Шпионские наклонности, в первый раз слышу про такие, — Андрей саркастически хмыкнул и негромко стукнул своим бокалом о бокал Гюзель. Послышался звучный и сочный звук, напоминающий праздничный перезвон хрусталя за многолюдным застольем.

— Люблю колоритный язык, эт-точно. — Она осторожно прикоснулась бокалом, надеясь еще раз услышать праздничный звон, но звук почему-то получился скрипучий и тревожный. — Знаешь, я так изголодалась в своем одиночестве, настрадалась и наплакалась в подушку, мне так горько было, и вот однажды решила, если встречу кого-нибудь, пусть это будет кто угодно, лишь бы мне понравился, и если влюблюсь в него, даст бог, то не посмотрю, кто он будет, герой или пораженец, богатый или бедный, лишь бы я его полюбила. Я ведь думала, что уже никого и никогда не полюблю, думала, что бог за какие-то неведомые грехи наказание мне послал — лишил любви. Самое страшное наказание — лишить человека способности любить другого! И невозможно поверить, что я все-таки люблю. Несмотря ни на что!

— Так и люби себе дальше, зачем тебе знать, кто я такой, бедный или богатый, герой или пораженец. Люби и будь счастлива. Давай выпьем за нас! — он прикоснулся бокалом, и послышался звон хрусталя, затрагивающий тонкую струну в израненной душе Гюзель.

«Даже чокается красиво, а я все равно так не умею, как он, у меня получается скрип телеги, а не волнующий душу звон. Нет, кажется, я действительно люблю его, и если он уйдет, то я сразу умру».

— Если тебя прислали из службы собственной безопасности, мне все равно, знай это. Любовь не спрашивает, кто перед тобой, опричник, враг или хороший человек. К тому же служба собственной безопасности никак не могла предположить, что полковник милиции способен перепутать вокзал. Ладожский вокзал функционирует не так давно, ни одна специальная служба не в состоянии была вычислить, на какой вокзал я отправлюсь в тот счастливый вечер. Сам бог мне