лечиться. Ну, а свой дар пускал в ход лишь несколько раз, когда понимал, что без него — никак.

В любом случае, с фрегата все возвращались счастливые и одухотворенные. Толпа, встречая их, неистовствовала. А желающие стать свидетелями чудес вскоре потянулись из соседних сёл и слобод. Но Василий Иванович строго наказывал — не больше одного посетителя в день. Это был умный ход. С одной стороны — люди ежедневно получили какое-то представление, с другой — исцеление не превращалось в изнурительную очередь у Знаменского храма. Расходились обычно быстро и мирно — часто прямиком в церкви и монастыри. Коррективного безумия как-то удавалось избегать.

После того, как все уходили, Мартин обычно обнимал печь и принимался трястись от холода. Всё же на корабле было очень прохладно — дерево рассохлось, повсюду рос грибок. А когда парень отогревался, то читал газеты. Через гарнизонного капитана юноша попросил у воеводы каких-нибудь книг, но у того были только отчёты да описи. Однако Секерин получал газету «Санкт-Петербургские ведомости», и предложил её узнику в обмен на обещание не препятствовать отъезду в полк, когда за ними явятся конвоиры.

— Я не испытываю от происходящего на корабельном лугу ни малейшего удовольствия, поэтому и сам хочу прекратить это как можно скорее, — отвечал целитель.

В «Ведомостях» в основном публиковали иностранные новости. Но однажды Мартину попалась такая заметка:

«В Санкт-Петербург. В субботу 4 дня октября 1729 года. На сих днях прибыл сюда из Москвы генерал-майор Ульян Акимович господин Синявин. Откуда последние письма явствуют, что Его емператорского величества вскоре-таки назад ожидают».

Эта путанная информация встревожила юношу. Ему показалась, что за ней стоит подготовка к чему-то важному и безвозвратному. Но к чему точно — он догадаться не мог.

— Кажется, во мне просыпается ещё и глупый талант к предсказаниям, — недовольно проворчал Мартин, отложил газету и плотнее прижался к печи.

* * *

Есть суеверие: нельзя швыряться своим головным убором, а не то заболит голова. Мартин сейчас был «шапкой» воеводы Секерина. В центре событий находился целитель, а голова трещала у начальника провинции.

Буквально на следующий день после первого сборища у корабельного луга священники Знаменской церкви потребовали «немедленно прекратить еретический шабаш». Затем воеводу пригласил на разговор глава Свято-Троицкого Данилова монастыря. Но Василий Иванович велел передать, что занят, и не поехал. Тогда архимандрит Викентий явился к нему сам, да не о один, а в сопровождении настоятелей крупнейших переславских храмов.

Лет тридцать назад такая оппозиция сулила бы немедленную отставку. Но Пётр Первый так прижал духовную власть, что сейчас Секерин мог опасаться разве что жалобы в Священный Синод. А разных доносов на Василия Ивановича написано уже столько, что одним больше, одним меньше — значения не имело.

— Все переславское духовенство возмущено богопротивными проповедями на берегу Трубежа, которые были устроены при полном попустительстве провинциальной канцелярии, — начал Викентий. — Настаиваем, чтобы лживый грешник был немедля выдан нам на церковный суд. Все его шарлатанские деяния нуждаются в немедленном и тщательном расследовании. С привлечением святых отцов и всех пострадавших от нечестивых выходок так называемого блаженного.

— И много у вас пострадавших? — не выдержал Секерин.

— Наши братья ведут тщательный учёт всех жертв ваше дьявольского балагана. И, поверьте, там уже достаточно и для анафемы, и для казни. Одни благословения без сана чего стоят.

— Я так понимаю, вы согласны запереть отступника у себя в монастыре и отбиваться, когда туда явится разъярённая толпа?

— Конечно, стены наши обветшали, да и братия не имеет оружия, — пошёл на попятную архимандрит. — Но ваш долг как воеводы защитить святых отцов от произвола вероотступников.

— Мой святой долг — не допустить бунта, — разозлился воевода. — И я делаю всё, чтобы его сдержать. Вы можете предать анафеме кого хотите. Однако сейчас я прошу вас потерпеть, и не разжигать конфликта. Даю вам слово: скоро этот Святоша уберется из нашего города. А к лету о нём будут вспоминать разве только в петейных домах.

* * *

Газеты у Мартина быстро закончились, а в душу пробралась тревога. Кровь настойчиво гнала его из Переславля. В Питербурх, или ещё куда — юноша не понимал. Наверное, в Питербурх, раз там Геля. А ещё он не мог смириться с тем, что из-за Синь-камня значительная часть нынешнего года выпала из его памяти. Не было ни обрывков видений, ни каких-то новых отметин на теле — ничего. Абсолютный провал и непробиваемая стена. Идол не выполнил его требования, да ещё в наказание лишил нескольких месяцев бытия. Думая об этом, юноша совсем загрустил. Но тут по трапам «Марса» загремели сапоги.

— Братишка, да ты никак адмиралом без нас заделался, — заорал с порога капрал Сысой Иванов.

— Здорово, морской чертяка, — хлопнул приятеля по спине Васька, и тут же осекся. — Только, наверное, нельзя про нечистого при Святоше…

— Что за ерунда, — рассмеялся Мартин. — Моим друзья можно всё! Рассказывайте скорее, как ваши дела.

— Нас прислали, чтобы отвезти тебя в полк. — объяснил капрал. — Знаешь какой шум поднялся, когда ты убежал? Поручик так орал! Где тебя носило всё это время?

— И сам толком не понимаю, — замялся Святоша. — Честно, я не собирался бежать, просто так получилось. Вы вдвоём приехали?

— С нами ещё один солдат, — объяснил Васька. — Он на санях за возницу и пока остался при лошадях. Завтра хотим рвануть назад. Нам бы до Рождества бы управиться.

На следующее утро Мартин вышел к толпе на корабельном лугу и ошарашил всех новостью:

— Братья и сёстры, несколько недель я был с вами и помогал чем мог. Но сейчас меня призывает по неотложным делам сам государь-емператор. А он наместник самого Бога. Так что сегодня же вечером я уезжаю. Простите, если чего не успел. Но Господь остается с вами. Молитесь, и воздастся вам.

— Так это… Мы тебя не пущаем, — заволновался народ. — Оставайся у нас, а с емператором мы как-нибудь договоримся.

Целитель ушёл к себе в камбуз, а люди не расходились. Ближе к вечеру к фрегату с трудом пробились капрал и Васька.

— Там некоторые ночевать собрались на морозе, — с тревогой сообщил Сысой Иванов. — Костры жгут, улицу перекрыли.

— Но воевода хитрость придумал, — подхватил Васька. — Дождёмся темноты, и бежим. Он объяснил, как.

В ночи, ориентируясь только по высоте сугробов, гарнизонные провели Мартина и солдат по тонкому льду реки на торговую сторону. Там их ждали запряжённые сани и люди с факелами. К удивлению юноши, проститься с ним явился сам воевода. Наверное, это был первый случай за сто лет, когда ворота Переславль-Залесского кремля открыли после заката.

— Извиняй Святоша, если