никто. Я столько игуменов пережил, что лучше любого в делах обители разбираюсь. Советоваться ко мне ходят, старцем называют.

Он расхохотался, хлопая по коленям.

— Из Петербурга гонцов шлют каждый год, просят покойников важных расспросить. Обычно я их посылаю, — монах сделал выразительную паузу, — обратно. А тут прямо в ногах валялись: говорят, молодого да несмышлёного отрока научить надо, Васькиного племянника. Не выдержало сердце моё, решил наставить тебя на путь истинный в заплечных делах.

Увидев, что я не слишком доволен, он снова засмеялся:

— Не боись, человече. Покойников допрашивать ты сам научишься, если захочешь. Я с тобой о другом говорить буду.

Резко подавшись вперёд, Лукиан схватил меня за ухо и притянул к себе. Лицом к лицу, мы вглядывались друг в друга, а Таланты «принюхивались», отчего эфир между нами сгустился и потрескивал.

— Она, — монах сделал страшные глаза, так что стало понятно, кого он имеет в виду, — за тебя тоже просила. Пророчит тебя в главные работники, а мне отдых обещает дать. Так что учить стану за совесть, понял? А не будешь стараться, так…

На меня накатила злость. Да какого рожна! Здесь вам не Сорбонна, в конце концов. Я поднял руку, сжал его ладонь и с силой отвёл.

— Ещё раз вы ко мне прикоснётесь, отец Лукиан, и я не посмотрю на вашу рясу.

Лукиан прищурился.

— Не боишься, что я тебя в бараний рог согну, отрок?

Я пожал плечами.

— Это мы ещё увидим, коллега. Но крутить уши вы будете послушникам в монастыре, а не мне. Я понятно объясняю?

Несколько секунд он смотрел на меня, а затем отстранился и заржал как конь.

— Точно! Один в один Васька! Ахаха! Точно его кровушка да характер!

Он покатывался со смеху, мотая головой и гогоча.

— Племянник, значит? Ну Васька, ну молодец!

От души насмеявшись, Лукиан вытер пальцами набежавшие слёзы и уже серьёзно сказал:

— Молодец, будет с тебя толк. Так и надо — приказывать некроманту только Она может. Жаль, Васька ради службы гнуться начал, вот и кончил плохо. Беру тебя в ученики, Константин.

Лукиан огладил ладонью бороду и зевнул, перекрестив затем рот.

— Устал я с тобой лясы точить. Подремлю, пока не приедем.

Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза и через минуту захрапел богатырским басом на весь дормез.

* * *

Едва дормез подъехал к Злобино, я дал себе зарок — всеми силами отказываться от любых поездок хотя бы пару месяцев. Надоело! То одно, то другое, дайте, ёшки-матрёшки, побыть дома. Я в конце концов в ссылке, должен сидеть безвылазно в имении. Да, так и буду всем говорить. Максимум, в Муром на бал съезжу, чтобы девчонок порадовать.

Экипаж въехал в усадьбу, подкатил к крыльцу, и Киж сразу же кинулся наружу. Его страшно раздражало соседство с монахом-некромантом, и последний час он сидел как на иголках. Я толкнул Лукиана, сказал «приехали» и тоже выбрался наружу.

— Костенька!

По ступенькам спускалась Марья Алексевна.

— А я как чувствовала, что ты едешь, — княгиня порывисто обняла меня. — Я уже места себе не находила. Думала, куда тебя отправила, прямо зверю в пасть! Нет, больше я тебя к князю не отпущу…

— Я тоже рад вас видеть, Марья Алексевна. Да я и сам не поеду — боюсь, на похороны князя меня не пригласят.

Она отстранилась и пристально вгляделась мне в лицо.

— Ты не шутишь?

— Какие шутки, Марья Алексевна.

Охнув, она снова обняла меня.

— Дура я старая. Зачем только подбила тебя на такое дело.

— Успокойтесь, Марья Алексевна, всё хорошо.

Дормез громко скрипнул, выпуская наружу отца Лукиана.

— Красота-то какая! — возгласил он, широко потягиваясь. — Лепота!

Марья Алексевна отодвинула меня в сторону, впившись в монаха тяжёлым взглядом.

— Кость, а Кость!

— Что…

— Ты кого привёз, а?

Княгиня двинулась вперёд, снимая с пояса веер.

— Ты кого притащил?

Увидя приближающуюся с явно недобрыми намерениями княгиню, монах удивлённо поднял бровь.

— Ты кто будешь, отроковица?

— Я кто буду? Не помнишь, значит? Сейчас напомню. Так напомню, что ты до конца дней меня не забудешь!

Вокруг княгини клубился эфир, складываясь в тугие канаты. Сила так и хлестала из её пробудившегося Таланта, вставая над ней занесённой лапой. Некромант в долгу не остался. Его жуткий Талантище пробудился и вынырнул в реальность тяжёлой тушей.

Думаю, столкнись они в магической драке, от усадьбы не осталось бы и головешки. К счастью, Марья Алексевна не стала швыряться заклинаниями. Она просто отвесила веером Лукиану оплеуху.

— Забыл? Забыл⁈ Сейчас вспомнишь всё, подлец!

Лукиан опешил. Он попытался прикрыться руками, не применяя магию, но это помогло мало.

— Я тебе сейчас всё припомню, монах липовый. Я тебе покажу шуточки твои дурацкие! Ты за всё ответишь, пёс смердячий!

Монах пятился от неё вокруг дормеза, а княгиня продолжала лупцевать его веером. Простая вещь давно бы сломалась, но в изящной вещице, отделанной слоновой костью, было столько эфира, что ею можно было проломить крепостную стену небольшого замка.

— Вот тебе! Вот тебе! Получай, ирод!

Мне надоело это представление. Не доставая small wand, я пальцем начертил в воздухе Знак воды и швырнул на землю между скандалистами. Мелкая водяная пыль взметнулась вверх фонтаном, мгновенно охладив обоих.

— Марья Алексевна, разрешите представить вам, — я сделал вид, что ничего не произошло, — отца Лукиана. Моего нового наставника по магической науке.

— Отец Лукиан, разрешите представить вам княгиню Марью Алексевну. Мою… ммм… наставницу и ближайшего друга.

Лукиан несколько раз моргнул, отступил на шаг и низко поклонился.

— Прости меня, Марьюшка, дурака старого. Не думал, что помнишь до сих пор. Ей-богу, не желал тебя обижать тогда.

Княгиня холодно посмотрела на монаха и ткнула его пальцем в грудь.

— Даже не подходи ко мне, Лукьян. Чтоб глаза мои тебя не видели!

Она развернулась и быстрым шагом удалилась в дом.

Глава 24

Емелька

Первым в доме нас встретил Мурзилка. Огромный рыжий котяра сидел на комоде, щурился на входящих. Он благосклонно принял от меня почёсывание за ухом, тихонько мурлыкнув.

— Всякая тварь да хвалит Господа, — монах протянул руку, чтобы тоже погладить кота, но остановился на полпути.

Кот и некромант замерли, разглядывая друг друга. Лицо монаха вытянулось, а в глазах появилось растерянное выражение.

— Тварь освобождена будет от рабства тлению, — загадочно произнёс он и кивнул коту, как старому знакомому.

Затем кинул на меня странный взгляд, но ничего не сказал. Я только пожал плечами: Мурзилка для меня самого загадка. Боюсь, даже монаху её не разгадать — не даст котяра себя исследовать или опыты ставить.

Едва мы вошли в гостиную, в двери напротив вбежали Сашка и Таня.

— Константин Платонович!

Они кинулись было меня обнимать, но увидели незнакомого монаха и стушевались. Скромненько остановились, потупились и хором поздоровались.