В дверь постучали, я увидел, как ручка плавно пошла вниз. Андрюсик сладко просюсюкал:

– Милый, тебя хочет видеть один очень серьезный господин. Открой, пожалуйста! Это вопрос жизни и смерти!

В этом он был прав. Чертовски прав! Секунду спустя я услышал приглушенный выстрел. Я беспомощно воззрился на дверь – в ней образовалось пулевое отверстие.

– Что вы делаете! – донесся до меня возмущенный фальцет Андрия. – Зачем вы портите мое имущество? Вы же из Генеральной прокуратуры и хотели побеседовать с Димочкой. Эй, в чем дело?..

Раздался еще один выстрел. Голосок Андрюсика моментально стих.

Последовал оглушительный удар, и дверь пошатнулась под натиском извне. Убийца вышибет ее, и я окажусь в его власти. Несчастный дурачок Андрий, он сам привел убийцу в собственный дом. И тот не пожалел его. Не пожалеет и меня. Так что же делать?

– Как убит? – протянула я, выслушав ужасную новость. – Леопольд убит, я не ослышалась?

– Так точно, – повторил режиссер моей программы «Ярмарка тщеславия».

Он позвонил мне за десять минут до того, как я отправилась на съемки. Вообще-то мы пригласили в гости известнейшего столичного кулинара, владельца одного из самых эксклюзивных ресторанов «Луи Четырнадцатый» и, как судачили, наиболее влиятельную персону в герцословацком гастрономическом бизнесе Леопольда Шарко. Галантный и острый на язык, Леопольд был желанным собеседником и опасным противником – не так-то легко сделать его своей жертвой!

И вот мне сообщают, что он стал жертвой – жертвой убийства! Я прокляла того, кто поспешил устранить гурмана, – сделай он это после нашей программы, колоссальный рейтинг «Ярмарке» был бы обеспечен.

– Что с ним такое произошло? – спросила я. – Подавился рыбьей костью? Или отравился печенью фугу?

Режиссер зашептал в трубку:

– Серафима Ильинична, это очередная смерть перед портретом! Леопольда обнаружили в пурпурной гостиной собственного ресторана сегодня рано утром – он сидел в золоченом кресле перед портретом короля Людовика. Ему перерезали горло!

– Кому? – ужаснулась я. – Людовику? Так он же умер от мочекаменной болезни в 1715 году!

– Леопольду, – объяснил мне режиссер. – Это уже третья смерть перед картиной! И снова портрет, написанный Стефаном д’Орнэ-старшим. Представляете, Леопольд до крайности похож на французского короля-солнце, только тот изображен на портрете в пышном парике и мантии, а Леопольд был лыс, как дамская коленка…

Еще бы, я много раз видела господина Шарко – невысокий, полноватый, чем-то напоминающий Луи де Фюнеса, он являлся чем-то вроде олигарха среди гурманов – его ресторан «Луи Четырнадцатый» специализировался на изысканной французской кухне, блюда готовились по подлинным королевским рецептам, подавались на золоте. Заказать столик в ресторане было чрезвычайно сложно, существовала особая очередь, и чтобы отпраздновать свой день рождения в декабре, следовало звонить в ресторан в марте. Причем двери ресторана распахивались далеко не перед каждым – завсегдатаями «Луи Четырнадцатого» были крупные бизнесмены, известные политики, звезды шоу-бизнеса. Леопольд кичился тем, что наш президент до того, как занял свой пост, иногда обедал у него – это создавало ему дополнительную рекламу и ореол близости к верховной власти. Причем даже если кто-то являлся владельцем нефтяного концерна и входил в число самых богатых герцословаков, это не гарантировало сему человеку столик в ресторане в удобное для него время. Леопольд, бог кулинарии и царь гастрономии, уделял повышенное внимание тому, чтобы гость соответствовал антуражу его заведения. Он даже отказал фармацевтическому королю Деканозову, известному своим плебейским вкусом и тягой к застольям с водкой и песнями, несмотря на то, что тот предлагал ему сумасшедшие деньги.

Я как-то была в этом ресторане, Ирик Тхарцишвили пригласил меня на свой шестидесятилетний юбилей. Обстановка в стиле барокко – позолота, бархат и парча, мрамор, черное дерево, перламутр, гобелены. Меню было обалденным – жареные голуби, которые покоились в тетеревах, находившихся, в свою очередь, в фазанах, запеченных в лебедях, коллекционные вина, потрясающий десерт. И все сопровождалось музыкой (играл знаменитый струнный квинтет), причем именно под эти мелодии вкушал когда-то тот, кто дал свое имя в качестве названия ресторану, – легендарный король Луи XIV.

– И что нам теперь делать? – спросила я. – Программа отменяется?

– Никак нет, – заверил меня режиссер. – Мы не можем выходить из графика. У нас есть адекватная замена…

Я вздохнула – у нашей программы (как и в ресторане покойного Леопольда) было два списка – один так называемый «белый», в котором значились гости, приглашенные в «Ярмарку», и второй «серый» – те, кто бы мог их заменить. Последний существовал на всякий пожарный случай – именитый гость мог отказаться, сломать ногу или, как это произошло с господином Шарко, стать жертвой убийства. Тогда редакторы программы в срочном порядке созванивались с кем-то из «серого» списка – в большинстве своем это были личности, горящие желанием оказаться в эфире, и они были готовы прийти на передачу без процедуры долгого согласования и переговоров.

– Ладно, выбирайте кого-нибудь поинтереснее, – сказала я.

До того как появиться в гелестудии, я заглянула в больницу к старику Подтягичу. Гамаюн медленно выздоравливал – старче лежал в палате, которую делил вместе с тремя такими же, как и он сам, жертвами инфаркта.

– Ты подумай, Фима, – плакался он мне в жилетку, – они ничего обо мне не знают. Говорю им, что я сам Гамаюн Подтягич, а они не читали ни одного моего романа!

Я не стала просвещать Подтягича по поводу того, что его нудные тысячестраничные талмуды никто, кроме него самого, и не читал – в школе их проходили отрывками, а когда я училась в университете (и мы были обязаны предъявить на экзамене знание пяти бесконечно длинных романов Гамаюна), то мы сбрасывались «на Хотонега» – тихий очкарик зарабатывал тем, что внимательно читал все нудные и объемные произведения, на которые у нас не хватало времени и терпения, тщательно их конспектировал, не упуская ни одной мало-мальски важной детали, а затем сбывал эти записи однокурсникам. Мы никогда не жалели денег «на Хотонега» и благодаря его усидчивости и усердию зарабатывали на экзамене по современной герцословацкой литературе пятерки. Я горжусь тем, что до сих пор толком не прочитала ни единого подтягичского романа.

До того, как я посетила старика в больнице, мне удалось тщательным образом осмотреть его дачу. После обнаружения остатков клеенки, в которую были запакованы останки Татианы Шепель, Гамаюн был первым кандидатом в убийцы.

Подтягич пожаловался на плохое обслуживание, на грубость медперсонала и черствость детей и внуков. Я попыталась вывести разговор на нужную мне тему.

– Гамаюн Мудрославович, – сказала я, – наверняка в свое время к вам поклонницы так и липли?