– Дайте мне такую возможность! Пусть это будет частью уроков физкультуры!

Директор вздохнул:

– Жанетт, прошу вас. После всего, что случилось весной, я хочу всего-навсего на один семестр оградить школу от скандалов и внимания СМИ, а вы собрались учить ребят драться?

– Это же не… да блин… это единоборство! – прошипела Жанетт.

– Как, вы сказали, называется предмет?

– MMA, mixed martial arts, – терпеливо повторила Жанетт. – Смешанные боевые искусства.

Директор возвел очи горе:

– Искусства? На искусство не очень тянет, вам так не кажется? Или вы собрались выставлять сломанные носы в музее?

Жанетт сцепила руки на коленях. На всякий случай, чтобы ненароком не запустить в директора чем-нибудь тяжелым.

– Единоборства учат дисциплине, учат уважать тело – свое и чужое. Я присмотрела помещение, в питомнике у Адри Ович. Вы только разрешите мне пригласить туда учеников, и…

Директор протирал очки – с несколько избыточной тщательностью.

– Мне очень жаль, Жанетт, но родители с ума сойдут. Решат, что вы учите детей насилию. Мы не можем позволить себе еще один скандал.

Он поднялся, давая Жанетт понять, что ей пора покинуть кабинет, но, открыв дверь, едва не получил кулаком в лицо: стоявший на пороге человек как раз собирался постучать.

– Чует мое сердце, учебный год будет долгим… – проворчал директор.

Жанетт с любопытством высунулась у него из-за спины:

– Здравствуйте!

Мужчина на пороге улыбнулся.

– Я же… сегодня приступаю? – представился он.

– Да! Вы наш новый преподаватель философии и истории! – воскликнул директор, порылся в каких-то бумагах на полке и добавил: – А также математики, естествознания и… французского, да? Французский знаете?

Учитель в дверях, кажется, хотел возразить, но Жанетт улыбкой дала ему понять: так надо. Директор притащил охапку книг и бумаг.

– Ну, приступайте! Ваше расписание тут сверху.

Учитель сказал «спасибо» и вышел в коридор. Директор, глядя ему в спину, фыркнул:

– Только-только университет закончил. Я знаю, мне радоваться надо, что он пришел сюда добровольно, но господи Исусе, Жанетт! Как по-вашему, сколько ему?

– Двадцать пять? Двадцать шесть? – предположила Жанетт.

– А уж вид у него…

– Я ничего такого не заметила, – фальшиво улыбнулась Жанетт.

– Школа бурлит гормонами, а мы принимаем на работу учителя, который выглядит, как солист из поп-группы! Половину девчонок придется посадить под замок, – проворчал директор.

– А может, и кое-кого из учительниц… – закашлялась Жанетт.

– Что??

– Что? – невинно повторила Жанетт.

– Вы что-то сказали?

– Нет! У меня урок!

Директор недовольно пробурчал:

– Можете вешать объявление насчет единоборств. ОДНО объявление, Жанетт!

Жанетт кивнула и вышла в коридор. Она прилепила четыре стикера с приглашением в группу ММА и рассматривала задницу нового учителя, пока тот не скрылся за углом.

* * *

Пока ученики отдельными группами входили в класс, новый учитель что-то писал на доске. Звонок почти потонул в шуме: стулья скрежетали по полу, падали на пол рюкзаки, слышались воодушевленные разговоры о летних событиях, к тому же в коридоре как раз началась драка.

Беньи зашел в класс последним – на него едва ли кто-то обратил внимание. Он все еще был взъерошен, джинсовая рубашка наполовину выбилась из штанов: он словно натягивал их в темноте. Как в тот раз, поднявшись с постели в одном из домиков кемпинга между Бьорнстадом и Хедом. Та ночь, полная Ницше, холодного пива и горячих рук, была не так давно.

Школьники были слишком заняты друг другом и не заметили, как учитель повернулся к двери и на миг перестал дышать. Беньи был не из тех, кого легко застать врасплох, но он застыл, грудь ему пронзил электрический разряд.

На учителе была та же синяя рубашка поло, что и в ту ночь.

Когда человек тебе небезразличен, это тяжело. Эмпатия вообще штука нелегкая. Она требует от нас всякий раз принимать тот факт, что у других людей есть собственная жизнь. А когда на нас одновременно наваливается слишком много всего, мы не можем нажать кнопку «пауза», но ведь и у других такой кнопки тоже нет.

После урока школьники, как обычно, беспорядочной толпой повалили из класса, словно он загорелся. Как бы случайно Беньи оказался последним – искусство, дававшееся ему без малейшего усилия. Учитель взмок от волнения, воротник синей рубашки поло пошел пятнами.

– Я н-не знал, что ты школьник, Беньямин. Если бы знал… Я думал, ты старше. Это была о-ошибка! Я могу лишиться работы, не надо нам было… я же никогда… ты просто… просто…

Беньи приблизился к нему. Руки у учителя дрожали.

– Просто ошибка. Я был просто ошибкой, – докончил Беньи.

Учитель тревожно кивнул, закрыв глаза. Беньи долго смотрел на его губы. Когда учитель открыл глаза, Беньи уже исчез.

* * *

Из школы Бубу, как всегда, направился прямо домой. Он забросил рюкзак в комнату, переоделся и пошел в мастерскую, помогать отцу. Как всегда. Но сегодня за часами следил не он, а Хряк.

– Хватит, Бубу. Давай собирайся! – призвал отец.

Бубу с облегчением кивнул и быстро вылез из комбинезона. И этот уже мал, отметил Хряк. Когда Бубу принес спортивный баул, Хряк долго медлил, прежде чем что-то сказать – может, чтобы не выказать переполнявшей его надежды. Отцовские надежды могут легко задавить сыновей. Но Хряк все же сказал:

– Нервничаешь?

Глупый вопрос. Бубу нервничал, как длиннохвостый кот между двумя креслами-качалками. Это его первая тренировка со взрослой командой, ему ведь уже восемнадцать; со взрослыми хоккей разговаривает на другом языке, чем с детьми. Сын помотал головой, но глаза словно кивнули. Отец широко улыбнулся.

– Не высовывайся и не разевай варежку. Выложись по полной. И надень кроссовки, которые не любишь.

Бубу раскрыл рот и издал звук, которым с детства выражал недоумение:

– Э-э-э?

– Старшаки из основной команды, пока ты будешь в душе, напустят тебе в обувь пены для бритья. Поначалу они устроят тебе адок, придется перетерпеть. Помни: это знак, что тебя заметили. Дергаться надо, если они НЕ станут над тобой изгаляться. Значит, поняли, что ты скоро вылетишь из команды.

Бубу кивнул. Хряк, казалось, хотел коснуться его плеча, но вместо этого потянулся за каким-то инструментом на верстаке у него за спиной. Бубу нагнулся переобуться, когда Хряк откашлялся: