Фледа уже стояла на лестнице, сжимая шишечку на крашеных перильцах, и теперь сделала шаг назад.

— Почему же она не подтвердит это единственным ясным способом?

— Она уже подтвердила. Вы поверите, когда увидите письмо?

— Не хочу я видеть никакого письма, — сказала Фледа. — Вы опоздаете на поезд.

Она посмотрела ему в лицо, махнула на прощанье рукой и сделала еще шаг наверх, к двери; в один прыжок он оказался рядом с ней и, подняв руку поверх перил, крепко прижал к ним ее кисть.

— Вы хотите сказать мне, что я обязан жениться на женщине, которая мне ненавистна?

С верхней ступеньки она смотрела на его поднятое к ней лицо.

— Ах, вы же видите: неправда, будто вы свободны. — Казалось, она чуть ли не ликовала. — Неправда! Неправда!

На это он, словно пловец, который борется со стихией, только мотнул головой и повторил свой вопрос:

— Вы хотите сказать, что я обязан жениться на такой женщине?

Фледа замялась: он припер ее к стенке.

— Нет. Что угодно, только не это.

— Так что же, ради всех святых, что я должен делать?

— Вам нужно поладить с ней. Вы не должны нарушать данного вами слова. Что угодно, только не это. Во всяком случае, вы должны быть совершенно уверены. Она, наверное, любит вас — как же иначе? Я от вас не отказалась бы! — сказала Фледа. Она говорила запинаясь, с трудом подыскивая нужные выражения. — Великое дело — данное слово. Если человек не держит слово, от него можно всего ожидать — любой жестокости. Любой жестокости! — повторила Фледа. — Я не могу в этом участвовать: таковы мои убеждения — мои. Вы сделали ей предложение: ведь для нее это все — огромное счастье. — И, глядя ему в глаза, повторила: — Я бы от вас не отказалась!

И вдруг, быстро склонив лицо, она коснулась его руки губами, припав к ее тыльной стороне с той же силой, с какой говорила.

— Никогда, никогда, никогда! — воскликнула она и, прежде чем он успел удержать ее, повернулась и взлетела по лестнице, ускользнув от него даже быстрее, чем в Риксе.

Десять дней спустя после его визита она получила послание от миссис Герет — телеграмму из семи слов, не считая подписи и даты: «Приезжайте немедленно и побудьте здесь со мной» — типичное в своей резкости, как выразилась Мэгги, и, как добавила Мэгги, типичное в своей доброте. «Здесь» означало отель в Лондоне, а образ жизни Мэгги уже начал вызывать в ней тоску по лондонским отелям. Она бы откликнулась мгновенно и была крайне удивлена, что сестра, по всей видимости, колеблется. Колебания Фледы, длившиеся всего час, выразились в размышлениях, что, подчиняясь зову своей приятельницы, неплохо бы знать, чего от нее ожидать. Зов ее дорогого друга, однако, был лишь иным названием мольбы о помощи; а щедрость миссис Герет налагала на нее обязательства, рядом с которыми любое нежелание не шло в расчет. В данном случае — то есть в конце часа — она подтвердила и свою благодарность, отправившись поездом в Лондон, и свое недоверие, не взяв с собою багаж. Она поехала налегке, как если бы ехала на один день. Сидя в поезде, она, однако, обрела еще один час для размышлений, в течение которого ее недоверие увеличилось. Ею владело такое чувство, будто все эти десять дней она пребывала в темноте, глядя на восток в ожидании рассвета, который так и не забрезжил. В последнее время ее мысли куда меньше занимала миссис Герет; их почти исключительно занимала Мона. Если продолжению событий предстояло оправдать предвидение Оуэна относительно того, какое влияние действия миссис Бригсток окажут на ее дочь, то действия эти в конце истекшей недели оставались даже большей загадкой, чем когда-либо. Тишина, установившаяся вокруг, была именно тем, чего Фледа желала, но она же внушала ей все время ощущение провала, ощущение внезапного падения с высоты. Теперь ничего не было ниже нее, она находилась на дне. От Оуэна не поступило ни звука — бедного Оуэна, который, похоже, так и не дождался драгоценного письма из Уотербата. Оуэн хранил молчание по самой веской из всех причин — ему нечего было сказать. Коль скоро письма нет, ему предстояло ввести солидную поправку в сообщение об обретенной им свободе. Он расстался с Фледой, когда та отказалась выслушать его, пока он не сможет более детально обрисовать эту блаженную картину, и нынешняя его покорность лишь соответствовала непреклонной честности, какую требовала Фледа.

Фледа обладала живым воображением, тонким ощущением жизни, и образ Моны, этакой преуспевающей монументальности, производил на нее сильное впечатление. Массивная девица из Уотербата, несомненно, преуспевала с той минуты, когда сумела отнестись к наносимым ей обидам, как к бедным родственникам, на которых не стоит тратиться. Было что-то ультимативное и устрашающее в ее спокойствии. «В какую игру они все здесь играют?» — только и могла спросить себя бедная Фледа: она полагала, что Оуэн сейчас обретается под крышей своей нареченной. И это ошеломляло — если Мона действительно ему ненавистна; а если нет, то что привело его на Рафаэль-роуд и к Мэгги? Фледа ничего толком не знала, но она чувствовала, что нулевой результат их последней встречи, скорее всего, объясняется жертвой милосердию, к которой сама она призывала Оуэна. Если он поехал в Уотербат, то просто потому, что должен был поехать. Она все равно что сказала ему: поехать туда его долг, это не что иное, как неизбежная дань верности данному слову — верности столь буквальной, что за малейшее отступление от нее его будут всегда упрекать. А когда она вспоминала, что это из-за нее он рисковал своей репутацией, то чувствовала: слишком бледными красками изображает она превосходство Моны. Не было бы нужды помогать Оуэну, если нет ничего, в чем надо ему помогать. У нее замутилось в глазах, когда в почти непроницаемой мгле она различила, что контуры Моны ничуть не стерлись. Мысли сразу перескочили на миссис Герет; интересно, что на сегодняшний день та успела сделать? И тут же, почему-то ликуя, Фледа подумала, что песок, на котором владелица Рикса построила свой мгновенный успех, уже вовсю колышется под поверхностью. В «Морнинг пост» по-прежнему царило спокойствие, и, следовательно, она чувствует себя, конечно, еще увереннее; а между тем час, когда Оуэну придется сделать бесповоротный выбор — либо одно, либо другое, — приближается. Остаться верным своему слову означает для него донести на собственную мать, и стук полиции в дверь заставит миссис Герет проснуться. До какой степени миссис Герет обманывалась, Фледа видела хотя бы из того, что весь месяц она оставалась такой же бездеятельной, как и Мона. Свою юную приятельницу она оставила в покое, потому что питала твердую уверенность, взлелеянную еще в Риксе, что Оуэн выбрал «другое». Да, он выбрал «другое», но много ли от того проку?! Сейчас миссис Герет послала за ней, и с этой точки зрения ее действия были вполне естественны. Она послала за ней с целью показать наконец, каких успехов она добилась. Однако если Оуэн в самом деле сейчас в Уотербате, пустое ее бахвальство легко опровергнуть.

Фледа нашла миссис Герет в скромном номере; ее породистое лицо выглядело усталым — знак, как она доверительно обронила, напряжения, вызванного усилиями соблюдать осторожность, которую сохраняла для ее же, Фледы, пользы. В их отношениях укоренилась постоянная черта: старшая леди вынуждала младшую чуть-чуть кривить душой — давив на нее оказываемым доверием. Фледа с трудом соответствовала этому доверию, даже когда она в раннем порыве преданности обнаруживала способность горячо на него откликаться, а теперь, когда у нее появились свои тайны и обстоятельства, теперь, когда она не могла с такой же дерзновенностью, как это делала ее патронесса, все упрощать, у нее душа уходила в пятки. Даже в момент объятий Фледа чувствовала бремя, лежащее на плечах, так что ее настроение, скажем прямо, сильно испортилось, как только она спросила себя: что она вынесла из своего заветного уединения, чтобы выдерживать этот груз. Миссис Герет всегда высмеивала слабость, в ее приветствии чувствовались широта и великодушие, которое словно говорило: позор ущемленной совести! Что-то произошло — это Фледа видела; также она видела в браваде миссис Герет, которая, казалось, объявляла о полной перемене в ходе дел, непререкаемую уверенность в том, что здоровой молодой женщине происшедшее должно быть по вкусу. Приезд налегке заставил эту молодую женщину почувствовать себя сухой и черствой еще прежде, чем ее приятельница, заметив отсутствие вещей — правда, не с первого, а со второго взгляда, — выразила свое недоумение и сердито ей попеняла. Конечно же, она ожидала, что Фледа останется с ней.