— Где, черт возьми, она пропадает?..

А может, проводит время с так называемым дорогим другом? Не исключено. Обычно Пегги оставляла ему записку, сообщала, куда ушла и когда вернется. На сей раз никакой записки не было. Только эти чертовы журналы.

А может, просто собрала свои вещи и укатила с другим мужчиной? И позже, ночью, раздастся звонок откуда-нибудь из Бостона или Вашингтона? («Прости, Бен, но это должно было случиться. Мы очень счастливы вместе, я собираюсь за него замуж… Уверена, ты правильно поймешь меня. И это никак не отразится на детях. Ведь ты за те долгие годы, что мы прожили вместе, едва принимал меня в расчет».)

Когда они ссорились, Пегги всегда говорила, что он почти не принимает ее в расчет. Правда, не так уж часто они и ссорились. Во всяком случае, куда реже, чем другие супружеские пары. «Дорогой друг»!.. Нет, ерунда. Она никогда не сделает ничего подобного.

Все замужние женщины, давая понять, что не прочь завести с ним роман, первым делом сообщали, что мужья не принимают их в расчет.

«Куда же, черт побери, ты запропастилась?..»

И хотя его страшно взбесили валявшиеся в гостиной журналы, горы неоплаченных счетов на постели и отсутствие в холодильнике продуктов, из которых можно было бы приготовить сносный обед, он вовсе не хотел, чтоб она ушла к другому мужчине. Больше всего на свете ему хотелось, чтоб сейчас Пегги оказалась здесь, с ним. Чтобы они могли выпить, и она рассказала бы ему, чем всю неделю занимались дети; о планах на воскресенье; о том, что фильм, который она смотрела в среду, был очень даже ничего. Он хотел сидеть здесь, в гостиной, с бокалом в руке, слушать ее болтовню с немного скучающим видом; подумывать о том, что, оставшись в городе, уик-энд можно было бы провести куда веселее. Но все равно, сидел бы он именно здесь, женатый, со старомодным бокалом в руке, не слишком внимательно прислушиваясь, немного скучая и зная, что ровно в восемь семья соберется и все они сядут обедать.

Конечно, всегда существовала вероятность несчастного случая. Сколько людей погибает на дорогах каждый год? Пятьдесят, сто тысяч?.. А она водит машину просто как сумасшедшая. Как-то раз он спросил Пегги, зачем она так гоняет, подвергает себя такому риску. И Пегги ответила, что это для нее единственный способ самовыражения. Ему с трудом удалось выбить из нее обещание не прибегать к этому способу самовыражения, когда в машине дети.

Он сильно ударил по клавишам. Еще один скорбный долгий аккорд с множеством бемолей — си-бемоль, ля-бемоль, печальные ноты. На той стороне улицы стояла разбитая машина. Дверцы помяты, стекла выбиты…

«Где же она, черт возьми?..»

Случилось это в Париже. Его пригласили принять участие в международном конгрессе по планированию и застройке городов. Летел он дешевым чартерным рейсом, предварительно взяв двухнедельный отпуск, мечтая провести с Пегги в Париже начало мая. Именно в этом месяце всем почему-то советуют побывать в Париже. Но все складывалось наперекосяк. Конгресс оказался страшно скучным, они с Пегги постоянно спорили на протяжении всей первой недели. Она стремилась побывать в тех местах, куда ему вовсе не хотелось идти. При взгляде на девушек той весной в Париже просто останавливалось сердце, и он чувствовал себя полным дураком оттого, что притащился сюда с женой, которая к тому же большую часть времени была мрачна и раздражительна.

В полночь они сидели на террасе ресторана «Фуке», пили виски и дулись друг на друга. Из-за того, что отпуск явно не удался, что люди, с которыми приходилось общаться, казались им скучными и утомительными. И сами они, видимо, просто устали друг от друга. Пегги болтала, но он не слишком вслушивался в ее слова.

И не сводил глаз с соседнего столика, за которым сидели две просто ослепительные девушки в обществе крайне неприятного, слащаво-красивого молодого человека лет двадцати пяти. Девушки и их спутник вышли из дорогой спортивной машины, которую припарковали прямо у входа в «Фуке». Они много смеялись, и одна из девушек что-то нашептывала молодому человеку на ушко, а он улыбался. Вся эта сцена казалась просто невыносимой средних лет американцу, который сидел на террасе, почти ни слова не понимая по-французски. Сидел вместе с женой, которую следовало бы оставить дома.

— …полечу домой одна, а ты можешь остаться еще на неделю и… — Только сейчас до его сознания дошли слова Пегги.

— Что-что? — спросил он.

— Мог бы хотя бы на секунду перестать пялиться на тех девиц, — сказала Пегги.

— Что ты сказала? Ну, насчет того, что полетишь домой одна?

— Не слишком веселые получаются у нас каникулы, — поджав губы, укоризненно заметила Пегги. — Мы действуем друг другу на нервы. Стоит мне сказать хотя бы слово, и на лице у тебя возникает такое ледяное выражение, что…

— А тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? Ледяное!.. Господи, это ж надо такое придумать!

— Прости. Я не подумала, что это сравнение может быть тебе неприятно. Тебя вообще раздражает мой стиль разговора, — заметила Пегги. — Но это поправимо. Завтра я улетаю домой, а ты можешь остаться еще на неделю. Развлекаться, отдыхать от меня, делать все, что тебе заблагорассудится и…

— Не валяй дурака! — резко сказал он, не решаясь признаться, что так действительно было бы лучше для них обоих. — Вообще-то недурная идея. Завтра я отвезу тебя в аэропорт, но полетим мы вместе, — добавил он. — Вместе прилетели, вместе и улетим.

— Там видно будет, — сказала Пегги. — Утро вечера мудренее.

— Мне и сейчас все ясно, — многозначительно сказал он. — Ладно, пошли отсюда.

Он расплатился по счету и двинулся вслед за Пегги к стоянке такси, что находилась на углу, сознательно избегая смотреть на тех двух девушек и неприятно-смазливого молодого человека. Такси оказалось маленькой дребезжащей «симкой», внутри нещадно воняло дешевыми сигаретами, которые курил водитель. Они доехали до площади Согласия, затем свернули по мосту на левый берег и не произнесли по дороге ни единого слова. И когда уже почти доехали до отеля, из темной боковой улочки вылетела, точно пуля, машина и врезалась в их «симку».

Неким необъяснимым образом он оказался на крыше такси. Медленно-медленно, как ему показалось, проплыл в воздухе, и при этом видел все вокруг так отчетливо, и даже сумел заметить, что, оказывается, успел сгруппироваться перед ударом, плотно прижал руки и ноги к животу. Приземлился он на согнутую в локте руку, перекатился и оказался на тротуаре. Он находился в состоянии шока. Знал, что что-то случилось с коленом, но никакой боли при этом не чувствовал. Поднялся и, немного прихрамывая, побежал к тому месту, где, смятая в гармошку, стояла «симка». Почти одновременно с той машиной она вылетела на тротуар и врезалась в опущенные металлические жалюзи на витрине аптеки. Водитель ползал по асфальту на четвереньках и повторял одно лишь слово — merde[34]— вполне внятным голосом. Пегги оказалась зажатой между сиденьями. Сидела, скорчившись, в какой-то совершенно неестественной позе, и еще в свете уличного фонаря он увидел кровь.