– Тань, а Коленьку я у Ольги Петровны тоже хочу забрать. Ты как?

– Ну чего ты спрашиваешь! Конечно… Только она ведь не отдаст…

– Как это – не отдаст? Родному отцу не отдаст? Он же мой сын, Таня! Мой! Парню же отец нужен!

– И мать… – тихо продолжила его фразу Танька. – Как ты решишь, Леш, так и будет… Я только за! И во всем тебя поддержу. Твои дети – мои дети…

Поздним уже вечером, загрузив до отказа серебристую Лешину «Ауди», они выехали через темную арку со двора, чтобы больше никогда сюда не возвращаться… Никогда.

* * *

Весь следующий день под монотонным, не прекращающимся ни на минуту дождем Леся бродила по городу, прячась под Людиным зонтом и заглядывая тревожно в лица проходящих мимо мужчин, заходила в маленькие уличные кафе, сидела подолгу, замерев, глядя на падающий с тента неровными бусинами хоровод дождевых капель. Так прошел и второй ее день, и третий… Поздними вечерами, возвращаясь, молча садилась на узкий балконный диванчик, сидела, покачиваясь, смотрела застывшими глазами, как колышутся под дождем ветки старой липы – свидетельницы ее короткого то ли счастья, то ли несчастья. Хотя какое может быть счастье? Разве можно назвать счастьем то, что с ней произошло? Если душа попала в темное время и нет сил у нее, бедной, выбраться?

В один из вечеров Дима заглянул на балкон, постоял рядом с ней, повздыхал. Она его будто и не заметила.

– Люд… Ты бы поговорила с ней, что ли? Смотреть ведь жалко. Сидит как кукла, даже глазами не моргает… – тихо проговорил Дима, зайдя на кухню, где Люда мыла посуду после ужина.

– Ты думаешь, я не говорила, что ли? – обернулась она к нему, пожав плечами. – Я уж и так, и сяк… Она же не слышит ничего, вообще ничего. Любой разговор сводится к вопросу, как бы ей Сашу отыскать. Совсем пропала, бедная, совсем пропала…

– Так ты еще поговори, пожалей ее как-то! Уговори, чтобы в руки себя взяла… Не собирается ведь она жить на нашем балконе! Да и дома ее потеряли наверняка… Хотя… Я как-то глянул в ее телефон, там ни одного вызова нет, и она тоже никому не звонила. Может, нам самим ее мужу позвонить, а? Как думаешь?

– Нет, не надо… Как бы еще хуже не сделать… Да и что мы ему скажем, сам подумай? Приезжай, мол, жену свою забери? Если он ей не звонит, значит, и нам ему звонить не надо…

– Ну да. Ты права, наверное. Иди, поговори с ней еще. Давай, иди, я сам посуду помою…

Люда вздохнула, вытерла руки полотенцем, пошла на балкон. Села рядом с Лесей на диван, обняла за плечи, качнула слегка.

– Лесь, ну что ты… Не молчи, Лесь. Вон, даже Димка за тебя уже испугался. И мне тоже страшновато как-то… Ты бы хоть поплакала, что ли! Может, и впрямь со слезами твои потемки вытекут!

Леся только пожала плечами, ничего не ответила. Какое поплакать, о чем это сейчас Люда ей говорит? Казалось, что душа в ней давно уже изошла слезами, выплакала все в себя, внутрь, оставив глаза сухими и пустыми, как две круглые дырки – страшно в зеркало смотреть…

Люда посидела еще немного и больше с разговорами приставать не стала, только смотрела с жалостью. Потом чуть не силой подняла ее с дивана, повела на кухню, усадила за стол, поставила перед ней тарелку с борщом.

– Ешь! Тебе поесть горячего надо! Ты же скоро на мумию ходячую будешь похожа, люди на улицах станут шарахаться! Ешь!

– Я не хочу, Люд… Не могу… Я лучше спать пойду, сил совсем нет…

– Ну иди, что ж…

Леся ушла на балкон, автоматически застелила диванчик, так же автоматически разделась, легла спать. А утром подскочила раньше всех и вышла из квартиры на цыпочках, аккуратно закрыв за собой дверь, и опять кружила по городу – все шла и шла по красивым улицам и набережным, жалко заглядывая в лица проходящих мимо мужчин…

А однажды утром увидела вдруг, как много цветов появилось в городе, как торжественно и важно вышагивают дети, несущие перед собой нарядные букеты, и как, умильно улыбаясь, оглядываются на них спешащие по своим делам прохожие. «Первое сентября же сегодня… – кольнуло болезненно в сердце. – Лиза тоже в школу пошла…»

* * *

…От белых бантов, пестрых цветов, калейдоскопа радостных детских и взрослых глаз рябило в глазах. Школьный двор напоминал слегка потревоженный улей – все гудело и двигалось в празднично-рабочем ритме, каждому было здесь предусмотрено свое определенное место и положение… Лиза, стоя в шеренге нарядных первоклашек, все оглядывалась назад, расплывалась в направленной Лешику с Таней счастливой улыбке и снова деловито отворачивалась, взмахивая тугими косичками. Эти косички Таня плела ей целое утро – с трудом сладила с непослушными кудрявыми волосами! А что делать – захотелось девчонке косички…

Закончилась линейка, старшеклассник пронес на плече малявку, которая старательно потряхивала зажатым в ладони колокольчиком, и началась перекличка первоклашек. Они выскакивали из плотного ряда торжественные и взволнованные и шли к школьному крыльцу под аплодисменты родителей.

– Лиза Ростовцева! – звонко выкрикнула наконец молоденькая учительница и ее имя, и девочка тоже гордо пошла к школьному крыльцу, неся в вытянутой руке букет из нераскрывшихся белых бутонов – как раз под цвет белых бантиков…

Таня всплакнула. Вытерла торопливо пальцами горячую слезу под глазами, дрогнула губами, махнув сердито рукой на удивленного Лешика – не понять тебе, мол, ты ж мужик все-таки…

– Сказали, у них только два урока будет, – деловито проговорил Лешик, глянув на часы. – Заберешь ее, ладно?

– Конечно, заберу… Я сегодня отгул взяла, целый день буду с Лизой, – поспешила согласиться Таня.

– Ну вот и отлично… А я пока в Озерск сгоняю, сына с первым сентября поздравлю. Вечером вернусь, отметим праздник.

– Леш… А может, мы все вместе поедем, а? Дождемся Лизу и поедем… И с Колиной бабушкой сразу поговорим… Скажем, что хотим забрать Колю…

– Нет, Тань, пока не надо. Мне лучше одному поехать.

– Но почему? Мы ведь решили…

– Решили, да. Но нельзя так сразу… Ольга Петровна пока ведь не знает, что мы с Лесей расстались. Представляешь, каково ей будет, если мы с тобой вместе заявимся?

– Мне кажется, лучше все сразу надо делать… Так честнее…

– Нет. У Ольги Петровны здоровье не то, чтобы вот так с ней… Как обухом по голове. Нет, Тань…

– Ладно, как скажешь. Я ведь как лучше хотела. Но спорить не буду, тебе виднее. Ты мужчина, ты и решай, как лучше…

– Ну, я тогда поехал?

– Езжай… А я в скверике посижу, Лизу подожду.

Лешик развернулся, быстро пошел к машине. Таня смотрела ему вслед, не скрывая досады. Потом вздохнула грустно, встряхнула недавно подстриженными волосами, потрогала голову рукой – непривычно как-то… Хотя парикмахерша давеча ужасно ее расхваливала – мол, совсем другая женщина с новой прической стала! И не узнать! И давно надо было бабушкин узелок на затылке убрать, челку на лоб отпустить… Да вас теперь мама родная не узнает, что вы!