Появилась служанка и принесла поднос с едой для Шекспира. Он жадно набросился на сельдь, слизывая жир с пальцев и впиваясь зубами в кусок свежего белого хлеба.

– Вы будто несколько дней не ели, господин Шекспир.

– Так вкусно давно не ел, это точно. Еще один вопрос, госпожа Дэй…

– Да?

– Вы слышали о женщине, которую зовут леди Ле Нев – Корделия Ле Нев? Полагаю, у нее есть некое прошлое, о котором мне хотелось бы узнать.

– Это имя я слышу впервые, господин Шекспир, но разузнаю в Саутуарке, что смогу. А вы будете должны мне еще одну услугу!

Фоксли Дэйр был мужчиной с большим аппетитом. С таким огромным брюхом стоять у позорного столба ему было гораздо тяжелее, чем человеку более стройного телосложения. На помосте, с зажатыми в отверстиях деревянной рамы руками и головой Фоксли простоял уже почти четыре часа, и оставалось еще чуть более трех. Его брюхо было плотно прижато к деревянной раме, а ноги отставлены назад на шесть дюймов, отчего спина и шея Фоксли нестерпимо болели. Боль в зажатой в отверстии шее вызывала настоящую агонию. Кроме того, полуденное солнце жгло так, что его руки и лицо покрылись волдырями, а это грозило и вовсе его прикончить. Прикрепленная к деревянной раме табличка гласила: «Поимел гусыню без обещания жениться». Вокруг собралась толпа из сотни или более зевак, с удовольствием наблюдавших за его мучениями и унижением, смеявшихся над ним, выкрикивавших оскорбления и шуточки, швырявших в него лошадиный навоз, тухлые яйца и подворачивающиеся под руку камни.

Когда подошел Шекспир, солнце нещадно жгло лицо Фоксли, и вероятность, что он может умереть, была весьма велика.

Помощник шерифа стоял рядом с приговоренным, защищая его от чрезмерного выражения неудовольствия толпы.

– Дамы и господа, не бросайте большие камни, – то и дело выкрикивал он, поднимая палец. – Если камень крупнее моего большого пальца, то я запрещаю его бросать, ибо осужденного не к смерти приговорили.

Толпа загалдела еще громче и забросала Фоксли очередной порцией навоза.

Из толпы вышла женщина с уткой в руках, которую она только что купила на рынке, и вытянула руки с птицей так, что клюв утки оказался прямо напротив носа Фоксли Дэйра.

– Поцелуй нас, ну поцелуй, – произнесла женщина, голосом подражая утиному кряканью. Утка забила крыльями, испражнилась на платье своей хозяйки, и толпа взревела от хохота.

Пораженный представшим его глазам зрелищем, Шекспир подошел к помощнику шерифа.

– Я бы хотел поговорить с осужденным. Я здесь по приказу графа Эссекса.

Впечатленный услышанным, а также врученным ему шестипенсовиком, помощник шерифа позволил Шекспиру подойти к деревянной раме поближе. Оказавшись с Фоксли Дэйром лицом к лицу, Шекспир подумал, что теперь его собственный затылок может оказаться новой интересной мишенью для галдящей толпы.

– Господин Дэйр, меня зовут Джон Шекспир. Мне необходимо поговорить с вами.

Глаза осужденного были закрыты, забрызганное грязью лицо покраснело от солнечного ожога. Раскрыв рот, Дэйр хрипло и часто дышал, словно запыхавшаяся от бега собака. У Шекспира с собой была фляга с элем. Он налил небольшое количество в ладонь и поднес ко рту Фоксли.

– Вот, выпейте.

Фоксли коснулся жидкости совершенно сухим, покрытым коркой языком. Сначала медленно, затем все более торопливо он вылакал эль, словно кот молоко. Шекспир несколько раз подливал в ладонь новые порции, пока Дэйр не выпил достаточное количество.

– Теперь вы можете говорить?

– Мне нужна шляпа. Пожалуйста, прикройте меня вашей шляпой или шейным платком.

Шекспир снял свою фетровую шляпу и, как смог, нахлобучил ее на голову Фоксли, прикрыв ему лоб, уши и нос.

– Который час? Полуденный колокол уже прозвонил?

– Скоро прозвонит.

– Еще три часа. Я здесь умру. Мне нужен навоз. Сэр, если вам нетрудно, покройте мое лицо и руки навозом, это защитит меня от солнца. Иначе я долго не протяну.

Большая часть лошадиного навоза с дороги уже была брошена в осужденного и лежала у основания деревянной рамы. Шекспир собрал что смог, и, к величайшей радости толпы, размазал навоз по открытым участкам кожи Дэйра, а зеваки, очевидно, решили, что это часть зрелища. Он налил Фоксли Дэйру еще эля.

– Знаете, господин Дэйр, должен сказать, что, похоже, эта гусыня была весьма недурна, раз она того стоит.

Дэйр мучительно застонал.

– Все это чертовская ложь, сэр. Эти сучки, вшивые сифилитички и мошенницы, эти шлюхи придумали все это, когда я отказался им платить. Я предпочитаю гусей исключительно в жареном виде и на тарелке.

– Что ж, тогда стоило заплатить проституткам.

– С какой стати я должен платить за гонорею? Разделаюсь со всеми ними, дайте только выбраться отсюда.

– Господин Дэйр, я расследую одно дело по поручению графа Эссекса. Мне известно, что вы опекун мальчика по имени Джон Дэйр, сына вашего брата.

– Я не могу говорить, я даже не могу думать. Дайте мне еще эля, сэр, и я поговорю с вами, когда меня освободят из этой адской штуковины.

– Скажите лишь одно, сведения о мальчике верны?

– Да, да, и такого чудесного девятилетнего мальчика вы еще не встречали, но больше говорить я не могу.

Колокола на церкви Святого Магнуса прозвонили полдень.

– Прошло четыре часа, осталось три, господин Дэйр. Я скоро вернусь, а вы тем временем постарайтесь никуда не уходить.

Шекспир вручил помощнику шерифа еще одну монету.

– Позаботьтесь о том, чтобы он не умер. И проследите за тем, чтобы он пробыл здесь до моего возвращения, тогда получите еще шестипенсовик.

До Даугейта было рукой подать. Шекспир повел свою серую кобылу под уздцы, с тревогой размышляя о том, какой прием ему окажет Кэтрин.

В конюшне он отдал поводья конюху, затем направился через пустынный внутренний двор. Из тени появились две фигуры. Макганн и Слайгафф.

– Чтоб вас, вы заставили нас ждать, – раздраженно произнес Макганн.

– Я не могу найти Элеонору Дэйр, сидя дома.

– Как мне кажется, в компании досмотрщика мертвых сделать это не менее затруднительно.

– Макганн, вы за мной следили?

– А сами-то что думаете, Шекспир?

– И что же вы поняли, наблюдая за тем, как я выпиваю в компании своего хорошего друга Джошуа Писа?

– Я понял, что вы свернули с дороги и суете нос в дела, которые вас не касаются.

– Макганн, я сам решаю, что меня касается, а что нет.

– А с чего бы вам беспокоиться о мертвой парочке, которая не имеет никакого отношения к Роаноку или Элеоноре Дэйр? Я вам не дурачок, с которым можно делать что пожелаешь. Я хочу знать, какую игру за мой счет вы затеяли. А еще я хочу знать, куда вы пропали после того, как расстались с Писом, и где вы были.