— Я надеюсь, что ты не перенесёшь своё отрицательное настроение на нашего сына?

— Ты издеваешься? Это наш сын! И мне очень хочется, чтобы он был. Рос, мужал и был счастлив.

Полина зарделась и перевела разговор на прошедшие поставки из Союза, завтра должны доставить груз особой важности: оплату за поставки вооружений. Мне придётся идти перед ним.

На той стороне в пещере, по-прежнему, стоит сигнализация, пост только снаружи, пришлось стоять под прицелом и ждать разводящего. Надо придумать какую-то систему пропусков. Я вышел на связь с Устиновым, и в течение 20 минут урегулировал вопрос оплаты поставок. Завтра к моменту отправки здесь будет спецтранспорт и охрана. Устинов поинтересовался: насколько успешно развёрнуты учебные классы, сказал, что направил три комплекта тренажёров для ВВС и 100 самолётов L29, учебно-тренировочные Су25, Ил28, МиГ15. И что решается вопрос доставки 16–ти Ан12. Кроме того, готовится партия дизельных двигателей, с документацией по переделке Ту2 в дальний бомбардировщик. Он подчеркнул, что, так как сам Сталин предложил оплату за поставку техники, то стало значительно легче проводить поставки через Госплан. И что завтра, вместе со спецтранспортом, будет доставлено письмо Романова с ответом на поставленные вопросы. На его вопрос, когда я думаю быть в Москве, я сослался на то, что мне поручена организация обучения преподавательского состава, поэтому с трудом выбираю время даже для кратковременных визитов к порталу, так как очень много работы.

— Я хорошо помню, сколько приходилось спать в те годы! Все пять лет было только одно желание: поспать! — ответил Устинов.

Всё-таки, хорошо работать с теми, кто знает, каково оно тут.

На следующий день, за двадцать минут до отправки груза я вновь был в пещере. В этот раз меня встретил Антонов, группер нашей бригады, сигнализация вякнула только один раз. Мы с ним пошли к порталу. Каково было моё удивление, когда в спрыгнувшем с БТР человеке я узнал Романова.

— Здравствуйте, товарищ старший майор. Помните меня?

— Да, товарищ Романов, я — ленинградец. И мы встречались. Но увидеть Вас здесь, на броне, я не ожидал.

— Не стоит удивляться, я — фронтовик и блокадник. — он протянул мне руку. — Есть необходимость переговорить лично с Вами.

— Сейчас прибудет особо важный груз, его надо передать и зафиксировать передачу. — я показал на фотоаппарат.

— У вас мало времени, я знаю, поэтому передайте аппарат старшему лейтенанту Антонову, он всё зафиксирует, и пройдёмте в БТР, там и переговорим.

Мы залезли в пустой БТР.

— Товарищ Романов, я включу магнитофон, у меня нет разрешения на встречу с Вами, поэтому мне требуется страховка.

— Включайте! — чуть подумав, сказал Григорий Васильевич. — Большого секрета здесь нет. Вы в курсе, что товарищ Брежнев находится в довольно тяжёлом состоянии. Мы обсудили с ним вопрос о том, что на ближайшем пленуме ЦК будет поставлен вопрос о переизбрании Генерального Секретаря. Леонид Ильич будет выставлять мою кандидатуру. Есть альтернативная кандидатура: Черненко. Он говорит, что лично знаком со Сталиным. Как Вы считаете, кого из нас поддержит товарищ Сталин.

— Насколько я в курсе, при рассмотрении этого вопроса там, единственной кандидатурой проходили Вы. Черненко Сталин знает, но его кандидатура не рассматривается им как альтернатива Вам. В основном из-за возраста. Кроме того, товарищ Сталин недавно говорил о том, что партработники, почему-то менее активно и охотно помогают нам, чем военные. Он готовит политические предложения по коренному изменению ситуации в стране. Именно поэтому и пошла эта партия оплаты. Там золото, платина, необработанные алмазы. Пойдёмте встречать груз, Григорий Васильевич.

Так как он мгновенно согласился, я понял, что это был единственный вопрос, ради которого он прилетал. Остальные вопросы под магнитофон он не задаст.

Успел переброситься несколькими словами с Антоновым. Здесь осталась только вторая рота. Работы много, зашевелились американцы и басмачи. Несколько раз пытались пролететь разведчики из Пакистана и Китая. Идёт усиление ПВО района. Большое начальство об этом, пока, молчит. Установили батарею С200, теперь противник наблюдает за районом только издалека. Пока потерь не было.

По возвращению доложил Сталину обо всём. Он доволен, это слышно по голосу. А я вылетел в Красный Кут помогать устанавливать оборудование. Там встретился с отцом. Он скоро выпускается. Обучение, по-прежнему, 6–тимесячное. У него налёт всего 15 часов. Их группу задержали на полтора месяца, переучивают на «Кинг-Кобру». Ругается! Его на фронт не пускают. Обещали послать служить на Дальний Восток.

— Всё из-за тебя! Все люди, как люди, летят на фронт, а я по тылам!

В жизни не простит мне этого.

— Я схожу к начальнику училища и выясню, если запрет можно снять, я его сниму, если нет, то ничего невозможно сделать. Это не я запретил, а кто-то другой, и выше меня по должности. Скорее всего, Берия. Меня тоже на фронт не пускают. И даже, когда лечу по тылам, всегда сопровождают истребители. Максимум, чего могу добиться, это перевести тебя в группу сопровождения.

— Нет, поговори, что бы в Архангельск отправили! В ПВО. Вроде бы, одну группу отправляют туда.

Я пошёл к начальнику училища подполковнику Рева. Тот развёл руками.

— Он где-то сумел схлопотать такой режим секретности, что фронт ему заказан.

— Я знаю, но, товарищ полковник, раз нельзя на фронт, может быть, в ПВО Архангельска направить? Воевали мы вместе, на Кавказе.

— Ну, товарищ старший майор, если Вы лично просите… Я возражать не стану. Где он?

— Возле штаба стоит.

Рева выглянул в открытое окно:

— Сержант, зайди!.. Книжку давай! 15 часов? В учебный полк направить не могу. Для ПВО ты жидковат, но, раз за тебя генералы просят, то так и быть, держи направление.

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Иди! — он развернулся и вышел.

Три инструктора из Красного Кута сейчас в Чкаловском учатся летать на МиГах. Сюда идут двадцать L29. Мы монтируем тренажёрный класс и рефколонну для топлива. Я, конечно, по воспоминаниям фронтовиков-лётчиков, знал, что с обучением херово. Но, никогда не думал, что настолько плохо. У отца ОБЩИЙ налёт 15 часов за 7.5 месяцев. Это включает всё: у2, Як7, Як1, «Кобру» и «Кинг-Кобру». В основном, они занимались перегрузкой боеприпасов на станции Красный Кут, переборкой картофеля, караульной службой и патрулированием по городочку, размером с гулькин нос. До 15 патрулей на посёлок в глубоком тылу, населением в 25.000 человек. Самолёты, в основном, изучали «пешим по-самолётному». Гудели, изображая работу двигателя. Отцу ещё повезло, большая часть училища «заканчивает полный курс»: «учится» с 41–го года с примерно таким же налётом. Топливо долгое время не давали, несколько раз бросали клич: «Кто желает пойти в пехоту?» И… уходили. Во-первых, голодно, норма тыловая, а лётную норму выдают только в «лётный день». Отец говорит, что потерял 5 кило, а он после Ленинградского фронта. На вид — просто доходяга. Его собьют в первый же день, просто потому, что ручку на себя вытянуть не сможет, и сознание потеряет в малейшей перегрузке. Но сейчас перестали посылать непосредственно в полки. Вначале отправляют в учебные. Там откармливают, доучивают, добавляя 20 часов за месяц. Всё: сталинский сокол. Основная проблема: нет топлива и техники. На матчасть смотреть страшно: заюзанные до последнего У2, на которых ещё Чкалов учился, такие же Як7, состоящие из сплошных заплаток. Про отсутствие радиосвязи я просто молчу. Вот в таком виде я застал «лучшее летное училище Советского Союза». Бывший начальник, с огромным трудом, получил дивизию в конце февраля, сдал училище подполковнику Рева, Самуилу Моисеевичу, и умотал на фронт. Поэтому Рева был очень обрадован тем обстоятельством, что теперь училище сможет производить топливо само.