– Постой… ты что же, не одна?

Я кивнула. Честное слово, я прекрасно понимала, что сейчас не самый удачный момент для того, чтобы рассказать ей о нас с Матвеем, и я сама не завела бы этот разговор, но Оксанка, разумеется, даже мой молчаливый кивок перевернула так, чтобы я еще и виноватой себя почувствовала:

– Ну, тогда понятно… Какого сочувствия я от тебя ждала, когда ты только и думаешь, как бы быстрее от меня избавиться! Естественно – у тебя теперь есть мужчина, зачем тебе я со своими сложностями в жизни…

– Оставь эти монологи для своих сериалов! – отрезала я, разозлившись. – Дело совершенно не в этом.

– Конечно! – поднимаясь наконец на ноги, бросила она. – Конечно же, Деля, дело не в этом. Отвези меня к маме, пожалуйста, и больше я тебя не потревожу. Наслаждайся счастьем, ты его, наверное, заслужила. – И Оксана, вздернув подбородок, взялась за ручку чемодана и покатила его к лифтам.

Я отвезла ее к матери, Оксана молча вышла из машины, даже не попрощавшись, и скрылась в подъезде. Я же, выкурив очередную сигарету, решила, что надо все же встретиться с Севой и попытаться узнать, что произошло.

Я отлично знала, где в это время суток искать Владыкина. Раз ушел из дома так рано, значит, поехал в редакцию одного из журналов, с которыми сотрудничал. И это не очень хорошо – получит гонорар, зайдет в модный у местной журналистской тусовки «Бангкок», и все, я уже ничего у него не узнаю. Нужно перехватывать его по дороге.

И это мне удалось – я подъехала к зданию редакции в тот момент, когда Сева спускался с крыльца. Я не поверила своему везению, сочла это хорошим знаком и посигналила. Владыкин поднял голову, увидел мою машину и приветливо замахал рукой. Я высунулась в окно:

– Садись, работник пера и ноутбука, подброшу домой.

Сева радостно затрусил к машине – начался дождь, и поездка в общественном транспорте его явно не прельщала. Захлопнув за собой дверку, Сева чмокнул меня в щеку:

– Ты откуда тут взялась?

– Мимо проезжала, смотрю – идешь, – приврала я, не решившись сразу сказать ему о возвращении Оксаны.

– Я вчера гениальное жаркое из утки сделал, – объявил Сева, пристегиваясь ремнем безопасности. – Ты очень кстати, сейчас попробуешь.

Я была на это согласна – время перевалило за послеобеденное, я не успела позавтракать, долго проторчала в аэропорту, потому что Оксанкин рейс надолго задержался, потом эта нервотрепка с замком и переездами… Словом, предложение Севы показалось мне самым заманчивым из всех возможных.

Дома у него царил хаос – ну, это меня не удивило, Владыкин совершенно не был приспособлен к быту, вернее – отучен Оксаной. Похоже, он даже не замечал происходящего вокруг, просто брал из шкафа очередную чистую чашку, а когда они кончались, переходил на пластиковые стаканы, которые покупал упаковками в супермаркете. Пепельницы, расставленные по всему дому, ломились от окурков, одежда валялась там, где ее, похоже, снимали, а кухня… Вот в кухне мне стало по-настоящему страшно.

– Севка, ты с ума сошел? – выдохнула я, обозревая горы грязной посуды, те же пепельницы, слой жира на плите и какие-то липкие пятна на кафельном полу.

– А что такое? – безмятежно поинтересовался Владыкин, вынимая из холодильника керамическую утятницу.

– Да ты вокруг-то посмотри, совсем, что ли, сдурел?! Я в такой помойке есть не сяду, уж извини.

– А… что же делать? – растерянно протянул он, так и замерев с утятницей в руках.

– Ты больной? Убирать! Засовывай свое жаркое назад в холодильник, сперва уберемся, потом поедим, – распорядилась я, отправляясь в ванную, где висел Оксанкин халат.

Мы убили на уборку почти три часа, но квартира стала похожа на жилое помещение, а не на приют одинокого алкоголика. Сева, к моему удивлению, прекрасно знал, где что лежит и что где должно стоять, а также прекрасно мог и пропылесосить, и пол вымыть, не говоря уже о процессе загрузки посудомоечной машины.

– Слушай, Владыкин, – сказала я, когда мы все-таки сели ужинать, – а почему ты сам все это не провернул, без моего живительного пинка?

– Да как-то… – растерянно улыбнулся Сева, накладывая в мою тарелку салат. – Я привык, что меня все это не касается, понимаешь? Что стоит мне только начать что-то делать, как Ксюша сразу кричит – не трогай, не бери, ты делаешь неправильно. Ну, а ты ведь знаешь, я не люблю криков этих, истерик… Проще ничего не делать, чем выслушивать, что делаешь не так.

– А поговорить с ней об этом ты не пробовал?

– А какой смысл? – пожал плечами Сева. – Она слышит только себя, только свои желания. Ты думаешь, я не знал, что она мне изменяет? Да знал, конечно. У нее поведение меняется, когда новый роман начинается. Она думает, что я слепой или глухой, глупый. Что я не слышу ее телефонных разговоров, не вижу переписок, не замечаю приходов домой за полночь. И ты знаешь… мы вот с тобой говорили уже об этом, и я потом понял – все. Не могу больше. Не хочу терпеть, а она не изменится. Я не хочу сидеть и ждать, когда она вернется ко мне после очередного фиаско. Ее ведь терпеть нужно, ты-то знаешь – запросы, капризы, делать она ничего не умеет и не любит. – Сева отхлебнул молока и продолжил: – Ей сперва кажется, что ради мужчины она все в себе изменит, но нет, это же невозможно. И в конце концов все всегда заканчивается одинаково – мужчина не может вынести ее характер, ее постоянные измены. Да-да, ты что же думаешь, она не изменяет каждому своему любовнику? Еще как. И я точно это знаю. Ну а терпеть это никто, кроме меня, не готов. А теперь и я уже тоже не готов. Все.

Я слушала его, боясь даже дышать. Никогда прежде Сева не рассуждал об Оксане так трезво и так спокойно, он всегда ее любил и прощал. Но, видимо, сейчас наступил переломный момент, когда он понял, что еще может устроить свою собственную жизнь, а не посвящать всего себя Оксанке в ответ на ее неблагодарность. И мне даже возразить ему было нечего, потому что головой я понимала, что он абсолютно прав. Никто не должен заедать чужой век, подчинять другого человека своим интересам – особенно когда уже нет чувств. Это просто нечестно. Да, Оксанку жалко, она моя подруга – но я не могу оправдать ее, у меня нет для этого ни оснований, ни аргументов, а как раз наоборот – я знаю много такого, что только подтвердит правоту слов и действий Севы. И я поняла, что склеивать здесь уже нечего и пытаться я не буду, нет смысла.

Я даже не сказала Владыкину, что Оксана вернулась, просто не стала – если ей будет нужно, она приедет, позвонит, найдет. А я больше не хочу в этом участвовать.

Матвей

Утром на парковке его вдруг окликнул Евгений Михайлович. Вид у психолога был странный – как будто он не спал несколько ночей, под глазами набрякли мешки, лицо было серое и помятое.

– Что-то случилось? – пожав протянутую для приветствия руку, спросил Матвей.

– Пока еще не понял. Но у меня ощущение, что я схожу с ума, – пожаловался психолог.