Она слушала ветер, слушала шумы ночи, смотрела на звезды, засыпала, обняв себя обеими руками, в розовом пуховике, в шапочке, в толстых шерстяных носках. Когда солнце вставало, она уезжала домой на велосипеде, по дороге обычно встречала Сюзон и Жоржа, которые рано поднимались, чтобы управляться со скотиной. Она на ходу махала им рукой. Когда она впервые вернулась утром домой, она села завтракать, подняла глаза на Рэя и долго смотрела, выдерживая его взгляд. «Опусти глаза, или я тебя ударю!» – заорал он.

Но не ударил. Он кричал на нее, но не бил. Она не отводила глаз, чтобы испытать свои силы. Глаза болели, но она держалась. Она выиграла очко. Жорж был прав, решаю только я, жертва я или нет. Нужно забить свой гвоздь. Она смогла противостоять ему взглядом, и он отступил.

Она пила кофе с молоком, голова у нее кружилась, она была опьянена первой победой. Первый гвоздь в гроб зла. Не нужно было ни кричать, ни драться, ни хвататься за нож.

Она никогда не говорила об этом с матерью.

Когда они оставались вдвоем, они обнимались и тесно прижимались друг к другу. Они гладили друг друга по волосам, по носу, переплетали пальцы, нежно целовались, щекотали друг друга, чтобы рассмешить, вздыхали и опять обнимались.

– Ты моя маленькая золотая звездочка, звездочка моего счастья, – говорила Леони, накручивая на палец светлые, почти белые пряди Стеллиных волос.

В тот день, когда она переночевала на дереве, в тот день, когда она наполнилась силой дерева, она пришла домой, простерла свои сильные, могучие, как ветви, руки и спросила мать:

– Почему ты никогда не кричишь? Потому что боишься уйти отсюда?

– Потому что у меня есть ты. Ты мой малыш, моя любовь…

– А зачем он вообще на тебе женился?

– Он хотел жениться на потрясающей девушке, а ему подсунули никудышный товар.

– Да ты и есть потрясающая женщина!

Она улыбнулась, покачала головой. Ее тонкие светлые волосы ореолом сияли вокруг тонкого лица, она ответила: «Нет, нет, да какая я потрясающая».

– Да он ничего не понимает в любви…

– Или просто не видит ее теми же глазами, что и я. Есть много разных способов увидеть любовь.

– Но в любви всегда есть сердце. А у него нет сердца.

Она сказала это, словно говорила сама с собой. Сказала вслух, чтобы услышать себя, чтобы удостовериться, что не грезит. Потому что порой ей случалось говорить себе, что все это кошмарный сон, что она проснется, и она не хотела, чтобы это был кошмар, она хотела, чтобы все было на самом деле, чтобы она могла бороться против реальности. Против призраков же не поборешься, ведь правда?

– А когда ты овладеваешь другим человеком даже насильно, это и есть желание? – спросила Стелла. – Как делают ослы с ослицами? Это и называется «заниматься любовью»?

– Нет. Перед тем как заниматься любовью, люди делают множество вещей. Нежность и улыбки, смех и перешептывания, касания руками… Не все сводится к сексу, телу, поту. Но все это так трудно объяснить тебе, моя девочка.

– Но ты-то знаешь! Ты так хорошо объясняешь это.

– Ничего я не знаю. Я думала, что знаю, но это было давно. Я всегда придумывала себе истории, которым не суждено было сбыться. Словно жила на обочине жизни. Я, должно быть, ненормальная. Чуточку чокнутая. Рэй-то прав. Не стоит обращать много внимания на внешнюю сторону жизни, детка моя, он иногда прав и неправ одновременно, но он имеет право наказывать меня.

В этот день Стелла поняла, что пинки и побои – не единственный способ сломать человека.

Ей хотелось, чтобы мать замолчала, она положила ей руку на рот, чтобы остановить поток невыносимой грусти, изливающейся с ее губ.

Она слушала Виолетту и Жюли. И спрашивала себя, а они знают, что такое этот нож в низу живота, который вонзается по ночам. Она смотрела на их отцов. Вглядывалась им в глаза, чтобы проверить, отведут ли они глаза.

Они не отводили.

Даже более того, месье Куртуа, удивленный ее смелостью, ее холодным, трезвым взглядом, словно спрашивал безмолвно, что случилось, словно хотел, чтобы она ему все рассказала, и она вспоминала свое обещание в тот вечер. Она сказала ему глазами: «Да, я обещаю вам, что мне он не причинит зла, я буду защищаться, я не позволю себя раздавить».

Она сама опускала глаза перед месье Куртуа.

Стелла спрятала под подушкой вилку и, когда пришел Рэй, пригрозила ему: «Если ты прикоснешься ко мне, я воткну ее тебе в глаз!» Он расхохотался, вырвал вилку и бросил ее на пол.

Тогда она спрятала перочинный ножик. Заранее открытый, готовый к бою. Но он оказался предусмотрительным: прижал ее рукой, а другой провел под подушкой, проверяя, и, отбросив нож, опять навалился на Стеллу.

Но она не сдавалась.

Чтобы наказать ее, он как-то вечером ужасно исколотил ее, его руки поднимались, белея в темноте. «Вот уж отлуплю тебя, будешь знать, как со мной в войнушку играть, своих не узнаешь!» Он бил и бил, она сжимала зубы и старалась глядеть прямо перед собой. В тот день он пробил ей левую барабанную перепонку. Потом правую. Она больше ничего не слышала. Удары отдавались в ее теле, но она их не слышала. Словно все звуки стали закутаны в толстый слой ваты. Мир стал безмолвным. Она видела, как шевелятся губы Рэя, как он произносит какие-то слова, но ничего не могла разобрать, и это было почти смешно. Она дико расхохоталась, и ярость Рэя вспыхнула с новой силой, он поднял локоть и, поскольку она держалась за уши, стал бить ее по ушам, еще и еще. Бум, бум, она слышала удары где-то внутри себя, глухие удары гулкого барабана, но ничего, совершенно ничего не слышала снаружи.

Утром, во время завтрака, не было вообще никаких звуков. Стелла постучала ложкой по чашке – ничего. Она видела, как двигаются губы людей, но ничего не слышала.

«Скоро вообще ничего не буду чувствовать», – подумала Стелла.

Так она научилась читать по губам.

Потому что длилась вся эта история довольно долго.

Она перестала ходить в школу.

Школьный врач обследовал ее. Он был очень удивлен.

– Это может быть связано с твоим взрослением, у тебя давно уже начались месячные? – спросил он, нарочито отчетливо произнося слова, чтобы она могла прочитать по губам.

Она расхохоталась.

– Тебе надо вернуться в школу, я поговорю с твоими учителями.

Учителя старались говорить помедленнее, почетче. Никто не смел смеяться над ней.

Словно все знали, что тут явно не до смеха.

Жюли записывала на уроках и давала тетрадки Стелле. Сначала та ими пользовалась, но потом сказала Жюли, что в этом нет нужды, она уже понимает все в классе. Виолетта предположила, что она притворяется, чтобы выглядеть интересной. «Ты думаешь, что, если напустишь на себя таинственности, этим привлечешь парней? Вот совершенно заблуждаешься, лучше бы сиськи отрастила, а то они у тебя как прыщики какие-то! А мальчикам-то нравятся круглые титечки, наливные яблочки, упругие и крепкие».