Они договорились опубликовать документ (названный ими “Хартией-08”) 10 декабря 2008 года – к шестидесятилетию Всеобщей декларации прав человека. Набралось триста три подписи, но кто-то должен был стать основным спонсором, и Лю принял эту роль на себя. “Ту птицу подстрелят первой, – говорят в Китае, – которая первой поднимет голову”.

Глава 11

Хор солистов

Бум недвижимости прокатился по Пекину с востока на запад, от старого к новому, от многоэтажки “Глобал трейд мэншн” до Барабанной башни, и осенью 2008 года цена аренды заставила меня съехать из своего района. Я нашел место дешевле – километром западнее, на улице Цветущего хлопка, которую только собирались перестраивать. Улица была засажена тополями и уставлена обветшалыми домиками, где селились трудяги из провинций Шаньдун, Анхой и других мест. Мигранты были ниже, смуглее и настороженнее городских жителей. Они спали на двухэтажных кроватях в съемных комнатках, а в самые жаркие ночи выносили матрасы на улицу, ожидая спасительного ветерка.

Можно было многое узнать о китайской экономике, даже не покидая свой хугпун. Например, можно было оценить уровень безработицы, сосчитав поденщиков, собиравшихся на улице Каракатицы – мужчин средних лет в пыльных залатанных спортивных костюмах и мокасинах из кожзама. Когда финансовый кризис усугубился, их количество утроилось. Наблюдая за ними, я понял, почему “Хоум депо” не смог сделать привлекательным для китайцев ремонт своими руками. Поденщики держали плакаты, на которых были перечислены их навыки. Предложения очень напоминали объявления на сайтах знакомств: “Умею строить маленькие дома. Гипсокартон. Плиточные полы. Кирпичные полы. Водоизоляция. Внутренние стены. Малярные работы. Устранение засоров. Отделка. Вода. Электромонтаж”.

Никто не был застрахован от неудачи. В феврале за несколько дверей от моего дома открыли крошечный ларек с кунжутным печеньем. На улицу выходило окошко, в холодном воздухе стоял пар. Женщина средних лет в бумажной шапочке и синем фартуке зазывала прохожих бесплатно попробовать товар. Ее звали госпожа Го, и у нее был сильный хэнаньский акцент. Госпожа Го стояла за прилавком, а ее муж, высокий тихий мужчина, раскатывал за ее спиной тесто в клубах муки и пара. Предприятие работало круглосуточно, если не считать семи ночных часов, когда супруги завешивали окошко простыней и укладывались спать прямо на столах.

Через несколько недель я остановился, чтобы позавтракать, и обнаружил на ларьке табличку “Сдается”. “Мы недостаточно зарабатываем”, – объяснила госпожа Го. Аренда стоила сто пятьдесят долларов в месяц – слишком дорого. “Люди просто проезжают мимо. Это плохое место для прогулок”, прибавила она, и я постарался не обернуться на проходивших мимо людей. Я был удивлен: продавец бюстгальтеров через дорогу неплохо справлялся, да и минимаркет с хотдогами за один юань не жаловался на убытки. “Мы переезжаем в Фусинмэнь [район Пекина к югу]. Посмотрим, что будет”, – сказала госпожа Го. Пару дней спустя я проходил мимо, и ларек был уже пуст. Через окно я не увидел ничего, кроме следов на засыпанном мукой полу. Бизнес просуществовал семь недель.

Вскоре киоск занял господин Е – нервный двадцатипятилетний мужчина из провинции Фуцзянь, который выучил основы приготовления блинчиков по-пекински и пытался пробиться на рынок. (На улице было полно торговцев блинчиками.) Он не продержался и до лета. Вскоре на ларьке появилась впечатляющая вывеска: “Магазин строительных товаров “Великая мифическая птица’”. Я собрался кое-что купить там, однако оказалось, что это бордель. В нем была только одна работница. Она опасливо сидела у окна, где когда-то стояла продавщица печенья… но и бордель закрылся через две недели. К осени киоск погрузился в темноту. Непонятно, что было тому виной: финансовый кризис, неудачное место или просто мясорубка жизни хутуна.

Ночью самым людным местом на улице Цветущего хлопка становилось интернет-кафе – просторное помещение с низким потолком, где стояли ряды чиненых компьютеров и подолгу, куря и играя, сидели молодые люди со стеклянными глазами. Я видел такие места почти во всех городах, где бывал, даже в самых отдаленных. Окна почти всегда были закрашены, как в казино. Только здесь люди не пытались угнаться за временем.

Несмотря на энергию, которую интернет давал интеллектуалам вроде Лю Сяобо, или националистический пыл, который он вдохнул в Тан Цзе и его друзей, большая часть сетевой жизни в Китае, как и в любой другой стране, касалась менее важных вещей. В апреле юю года было отмечено увеличение количества китайских пользователей, пытающихся обойти цензуру. Исследователи увидели было в этом рост политической сознательности, однако оказалось, что японская порнозвезда Сола Аои открыла аккаунт в “Твиттере” и юные китайцы, не жалея сил, пытались добраться до него. Впрочем, прославиться в китайском сегменте Интернета можно и иначе. Блогеры научились распознавать фотографии, подправленные пропагандистами. Над технологиями, которыми десятилетиями с успехом пользовался Отдел, стали потешаться. Один блогер заметил, что сюжет в новостях о новом китайском истребителе включал нарезку из “Лучшего стрелка” (Top Gun). Приглядевшись, можно было заметить Тома Круза, уничтожающего советский “МиГ”.

В Сети люди отбрасывали привычку к “белочерному” (Оруэлл) – “благонамеренной готовности назвать черное белым, если того требует партийная дисциплина”. Проверенные временем ритуалы теряли эффективность. Когда государственное ТВ показало Ху Цзиньтао, навещающего под Новый год бедную семью, живущую в выделенной государством квартире, мать семейства сказала ему: “Я благодарна за то, что партия и правительство построили великую страну”. Впрочем, в Сети вскоре выяснили, что “нуждающаяся” служит в дорожной полиции и публикует фотографии с дочкой на отдыхе в Шанхае и на острове Хайнань.

Традиционные СМИ проигрывали интернету. Блогер Жань Юньфэй назвал это “системой параллельных языков”. Соперничество “языков” возродило дух непочтительности, отсутствовавший в Китае десятилетиями. Диктаторам чужда ирония, а в Китае особенно: вскоре после революции 1949 года партия учредила комитет для оценки китайских комедии, и он заявил, что эстрадные комики должны заменить сатиру “прославлением”. Пользователи Сети в принципе не склонны к почтительности. Новый штаб Центрального телевидения – пару соединенных вверху наклоненных башен – прозвали “Большими Трусами”. Оскорбившись, партия предложила называть сооружение “Окном к знаниям”, чжичуан. Люди начали произносить это слово немного иначе – как “геморрой”.

В интернете китайские подростки бесплатно смотрели “Друзей” с субтитрами. В то же самое время разгневанный Цинь Минсинь, чиновник с государственного ТВ, объяснял журналистам, что собирался транслировать “Друзей” в Китае – но только пока не посмотрел сериал: “Я думал, сюжет сосредоточен на дружбе. Но… каждая серия так или иначе затрагивает секс”. Даже когда партия могла контролировать то, что люди смотрели, она не могла просчитать, как они отреагируют. Власти собрали для съемок в высокобюджетной драме “Основание партии” множество звезд в качестве добровольных участников. Но когда зрители стали оценивать фильм на сайте о поп-культуре “Доубань”, набралось столько отрицательных отзывов, что администраторам пришлось закрыть подсчет.