Сдача Хамбиева и других его сподвижников обострила конфликт между Ахматом Кадыровым и Ханкалой до предела. Военные видели, что ичкерийские генералы, выходя из леса, становятся героями, и их это злило. А вскоре Кадыров сказал, что готов принять Масхадова и уговорит Путина простить его. Это была его ошибка. Спустя месяц его убили. Это была странная смерть.

Потом были новые выборы. Новая ложь. Избранный не народом, а Кремлем президент Чечни Алханов был лоялен к военным, к Кремлю и вообще ко всем. Он был стандартным кремлевским губернатором, предсказуемым и управляемым. Но то, что работало в России, не работало в Чечне. Активизировались отряды сепаратистов в лесах, а на равнине царил террор по отношению к мирному населению. Этой республике нужен был лидер, во всех смыслах этого слова. Тот, кого Кремль считал таким лидером, был еще молод для президентства.

16.02.2004. Последователи Кунта-хаджи

На полпути к Курчалоевскому исламскому институту у селения Белоречье в пустом поле белеет маленький домик. Там уже больше столетия никто не живет. Когда-то, во времена имама Шамиля, здесь жил проповедник Кунта-хаджи. Говорят, он призывал земляков к миру и созиданию. После его смерти место стали считать святым, а в Чечне появилось много последователей учения Кунта-хаджи. Но в советское время о том, что место святое, знали только старики. Домик восстановили несколько лет назад. Называется это место зиярат, или святое место, и туда приходят исламские паломники. Сегодня в Чечне таких мест почти не осталось – после советской власти пришел генерал Дудаев, и началась война. Потом Шамиль Басаев привел неизвестного тогда еще араба по имени Хаттаб, назвал его своим братом, и араб со своими сподвижниками принес в республику свою веру – ваххабизм. А ваххабиты не признают ни святых мест, ни святых старцев.

Мы останавливаемся на обочине, мой водитель Асламбек выходит и читает молитву. У традиционных мусульман так принято, если рядом зиярат. – Кунта-хаджи разводил здесь пчел, – задумчиво говорит Асламбек. Он учится в Исламском институте и хочет стать имамом. Говорит, что ислам – миролюбивая религия.

– Расскажи про святого, – прошу я.

– Это был устаз, – подумав, говорит Асламбек. – Ну то есть учитель по-вашему. В Чечне он считается величайшим святым. Он призывал людей быть терпимыми к другой вере. Во времена имама Шамиля, как ты знаешь, русские воевали с чеченцами, и много крови проливалось. Никто не мог остановить этот поток ненависти. А устаз говорил: «Если вас заставляют идти в церковь, идите, это только стены. Если вас заставляют надеть крест, наденьте, это только железо. И только если станут уничтожать ваших жен и детей, тогда встаньте все вместе против врага». Если бы ты читала Коран, ты бы знала, что там тоже так написано. Но в Чечне немногие читают Коран.

– Но те, кто воюет сегодня против федеральной власти, считают, что русские пришли уничтожать чеченцев.

– Мирные чеченцы уже давно знают, что это не так. У нас работают школы, больницы, институты. Люди получают пенсии и зарплаты. Да, жить тяжело, но это лучше, чем когда расстреливают пачками людей на площади Трех дураков в Грозном.[5] Ни за что. Или за то, что нарушили их ваххабитские законы.

Асламбек не любит ваххабитов. Но если бы он не учился в институте и не читал Коран, он стал бы одним из них. Потому что среди молодежи это популярное учение.

– Понимаешь, они обладают каким-то даром убеждения, – объясняет он. – Они незаметно к тебе подходят, мягко заводят разговор, и ты не замечаешь, как начинаешь слушать их и верить. Они обращаются к людям со словами «мой брат» или «моя сестра». Это многим нравится. Особенно молодым женщинам, потому что им кажется, что они становятся равными этим мужчинам. Если бы рядом был знающий человек, он объяснил бы, что это искушение, грех. Женщина не должна быть равной мужчине. Так написано не людьми, а Аллахом. Еще у ваххабитов принято здороваться, не вставая. Мы, обычные мусульмане, обязательно встаем, здороваясь с человеком. И они не признают авторитет стариков. У них молодой парень может сидеть, когда в комнату заходит старик. А для чеченцев старики – это святое. Наши шейхи в старину предсказывали, что придут бледные люди, у которых на языке будет мед, а под языком – яд, что говорить они будут красиво и одурманят народ. И еще они говорили, что мы сможем узнавать этих людей, отличать их. Теперь мы все понимаем, что они имели в виду. Любой из нас может их отличить. По тому, как они молятся. Как здороваются. Они носят короткие брюки. Им запрещено носить усы, но можно – бороду, поэтому среди них много бородачей. И они женятся на двоюродных сестрах, а у нас это категорически запрещено.

Последнее особенно не нравится моему спутнику.

– Это приводит народ к вырождению, – говорит он.

Мы выходим у двухэтажного кирпичного здания. На фасаде – портрет Ахмата Кадырова, под ним слова: «Не может сын смотреть спокойно на горе матери родной, не будет гражданин достойный к Отчизне холоден душой». Слова, знакомые всем со школы, но подпись под ними почему-то – «А. Кадыров». – Тут учатся ребята со всей Чечни, – говорит Асламбек и куда-то исчезает.

Молодые парни высыпают с занятий на лестницу второго этажа и с любопытством смотрят на нового человека. Они о чем-то переговариваются, но обычных в таких случаях шуток и смеха здесь не слышно. Через несколько минут Асламбек подводит ко мне молодого человека. Это Расул Мунаипов, преподаватель толкования Корана и заместитель имама местной мечети. Ему 27 лет, он выпускник этого института. Расул рассказывает, что в институте учится 700 человек, но из-за проблем с блокпостами ездить в Курчалой все не могут, поэтому в разных районах Чечни было создано несколько филиалов института. В основном, Курчалоевском, учится 250 человек. Приезжие живут в общежитии, расположенном на втором этаже. Лучшим студентам платят стипендии.

– Трудно, наверное, попасть в ваш институт? – спрашиваю я Расула.

– Нет, почему же, – удивляется он. – После школы ребята приходят на собеседование, и всех, кто хочет учиться, берем. Правда, со временем некоторые отсеиваются, не выдерживают. Тяжело. Ну а главное требование к поступающим, конечно, – это чтобы парень был мусульманином.

– Но в Чечне же все мусульмане.

– Нет, в Чечне – чеченцы, – возражает Расул. – Это не одно и то же.

– Вы имеете в виду ваххабитов? – уточняю я.

– И их тоже. Я думаю, что, если бы не этот институт, в Чечне вся молодежь стала бы ваххабитской. Некому объяснять молодым ребятам, что по-настоящему написано в Коране, чем ваххабиты от нас отличаются, что поступки, которые они совершают, – дурные.

– Это вы про теракты?

– И теракты, и наркотики, и убийства. Но здесь ребята сами спрашивают, чем отличаются ваххабиты от традиционных мусульман. Это самый популярный вопрос у нас на занятиях.

Я прошу у Расула объяснить и мне то, что он каждый день объясняет своим ученикам. Но он смущается: