его изгнание из рая, в первородный грех?

— Да, — сухо подтвердил Рэтяну, — я верю в божественное происхождение человека.

— Хорошо, но ведь вы тонко чувствующий, умный, культурный человек… — с жаром заговорила Франчиска и вдруг в растерянности замолчала, не зная, что еще сказать, и с изумлением посмотрела на Килиана, ожидая от него помощи.

Но тот, как обычно, молчал и внимательно глядел на Рэтяну.

— Это не исключает веры! Я бы даже сказал, что укрепляет ее! Вы еще слишком молоды, барышня, извините меня. Я весьма многоопытный человек, и это очень помогает мне. В наш век только те, кто имеют большой и глубокий опыт, могут достигнуть истинной веры, только весьма немногие могут стать глубоко религиозными людьми!

В течение нескольких минут Франчиска молча смотрела на Рэтяну, стоявшего перед ней и глядевшего на нее спокойно, сурово и даже несколько торжественно. Обмениваясь этими взглядами в полном молчании, Франчиска не могла удержаться и рассмеялась удивленным детским смехом, который тут же постаралась подавить.

Наступила довольно напряженная тишина. Килиан, видя замешательство хозяина и желая перевести разговор на другую тему, обратился к Рэтяну:

— А вы были женаты?

— Да, — ответил тот, — дважды. Вторая моя жена была из Трансильвании, из Сибиу. И вы, как мне кажется, тоже из Трансильвании.

— Да, — подтвердил Килиан.

— Из какого района? Из Сибиу, из Клужа?

— Нет, — ответил Килиан, — севернее, почти из Марамуреша.

— Вот как! — воскликнул Рэтяну и хотел еще что-то сказать, но его перебила Франчиска:

— Прошу извинить меня за то, что я такая упрямая, — заговорила она быстро и отчетливо. — Возможно, я была слишком непочтительна. Возможно, я рассердила вас.

— Не очень, — отозвался Рэтяну, вежливо улыбаясь.

— Но мне повезло с Килианом, — продолжала Франчиска. — Он человек с большим тактом, и ему так искусно удалось переменить разговор. Спасибо! — И она шутливо поклонилась Килиану.

Тот растерянно улыбнулся и поглядел на Рэтяну. Франчиска снова уселась в кресло и, внимательно разглядывая бархатную кисть на подлокотнике, произнесла каким-то неестественным, сладким голосом:

— Как же все-таки примирить это с дарвинизмом?

— Не понимаю! — ответил Рэтяну снисходительно, словно обращался к ребенку.

— Я хочу сказать, — несколько лениво, тем же сладким голосом продолжала Франчиска, — что между вашей верой и дарвинизмом существует явное противоречие…

— А что вы понимаете под дарвинизмом?

Глаза у Франчиски стали большими и круглыми, как у куклы.

— Под дарвинизмом? Да это все знают! Чарлз Дарвин, английский биолог, автор книги «Происхождение видов», появившейся в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году…

Рэтяну с тихой, задумчивой улыбкой слушал Франчиску, как ребенка, который находится в возрасте «почемучки» и задает такие наивные вопросы, что просто нельзя не улыбаться.

— Вы хотите сказать, — настаивала Франчиска, слегка сбитая с толку задумчивым видом Рэтяну, — что вы не верите в эволюционную теорию?

— Не верю, — с абсолютно спокойным лицом ответил Рэтяну.

— Как? Вы не читали Дарвина? — воскликнула она, крайне удивленная и раздраженная снисходительным, понимающим видом Рэтяну.

Тот не ответил.

— Хорошо… — начала она снова, помедлив секунду, словно переводя дух перед схваткой. — Значит, вы верите в божественное происхождение человека?

— Да, верю, — твердо сказал Рэтяну, и лицо его сделалось серьезным. — Я уже говорил вам об этом.

— Но сама церковь пытается примирить свои догмы и истины с объективностью науки. В конце концов она признала гелиоцентрическую систему, и я убеждена, что через некоторое время, возможно даже очень скоро, согласится и с антропоидным происхождением человека. Как вы можете…

— Моя вера, — перебил ее Рэтяну, заговорив весьма серьезно, — несколько автономна даже по отношению к церкви! Я человек свободный и глубоко религиозный! Церковь со всем ее огромным сложным ритуалом не достигает той интенсивности и глубины, которые можно пережить в одиночестве, той чистоты веры, на которую способен один человек…

Рэтяну сурово посмотрел на Франчиску своими маленькими глазками, в которых светились ум и одухотворенность. Медленно и тяжело Франчиска снова поднялась с кресла, испытывая почти что страх перед этим человеком, в котором скрывалась твердая, решительная, глубокая сила, противостоящая ее убеждениям, ее разуму.

— Ну, хорошо, — проговорила она через некоторое время дрожащим голосом, почти шепотом (ее удивление превратилось теперь во все нарастающий страх). — Вы не верите даже в коммунизм?

Рэтяну поднял брови, отчего его лицо приобрело трагическое и вместе с тем недоуменное выражение, потом нерешительно проговорил:

— В коммунизм? Как вам сказать… да, да, думаю, что верю!

Оба замолчали и стояли неподвижно. Они смотрели с таким безграничным удивлением, словно неожиданно столкнулись друг с другом, пересекая белую ровную пустыню Антарктики.

— Странно, — заговорила вновь Франчиска, криво улыбаясь и поворачиваясь то к Килиану, то снова к Рэтяну. — Вы знаете поразительное количество подробностей о виноградарстве в Бордо и в то же время… да, и в то же время игнорируете дарвинизм… Прошу извинить меня, но… — Она пожала плечами и недоуменно рассмеялась, поглядывая на Килиана, который все слушал, неподвижно сидя в кресле и уставившись глазами в пол. — Извините меня, — продолжала Франчиска, пристально глядя на Рэтяну, — я испытываю странное желание подойти к вам и коснуться вас, если бы это не выглядело нелепо, я бы склонилась ухом к вашему рту, чтобы услышать, как вы дышите, и… убедиться, что вы живой! Не сердитесь, пожалуйста, я, по всей вероятности, лишена такта и очень груба.

Рэтяну ласково и понимающе улыбнулся и в то же время кивнул головой в знак того, что он нисколько не сердится. Франчиска повела плечами и, бросив быстрый взгляд на Килиана, сделала несколько шагов к Рэтяну.

— Вы привидение! — воскликнула она с такой детской убежденностью, что тот расхохотался. Удивленная и, кажется, опечаленная его смехом, Франчиска проговорила: — Чего вы смеетесь? Вы хотите оскорбить меня? Я не верю в вашу реальность!

— Я хотел бы вас спросить… — Килиан поднял глаза на Рэтяну, разливавшего остатки вина по бокалам. — Я хотел бы вас спросить, каким образом вы верите в коммунизм. Я, — тут Килиан несколько раз сухо кашлянул, — я сам коммунист и хотел бы, чтобы вы мне все откровенно объяснили. Меня это очень интересует!

Рэтяну поднял бокал, поклонился гостям и выпил. Те последовали его примеру.

— Я предпочел бы, — ответил Рэтяну, блуждая взглядом по темному окну, — не касаться этого вопроса. — Глаза его вдруг блеснули, движения стали более быстрыми, словно он внезапно ощутил действие вина. — Сейчас слишком поздно обсуждать эту утомительную и мрачную тему. Но я не отвергаю ее… Я не утверждаю ее, но и не отвергаю! — торжествующе заявил он и рассмеялся своим музыкальным смехом. Килиан хотел что-то сказать, но Рэтяну остановил его и быстро заговорил, обращаясь к Франчиске: — Разрешите мне, барышня, сказать вам, что