Сдержанно посмеялись традиционной чекистской шутке, которой встречали в генеральском кабинете далеко не всех. Посторонним улыбаться здесь не полагалось да и не шибко хотелось. Их моментально настраивал на серьезный лад немигающий взгляд наемного рыцаря революции, аскетический образ которого возник на стене даже раньше, чем завершилось строительство здания. Фирменный знак конторы. Грозный идол. Длинные руки, холодное сердце, железная голова. Было смутное время, когда портрет пришлось спрятать подальше, заменяя его все новыми и новыми президентами. Но потом все возвратилось на круги своя. Президент? Пожалуйста – вот он, улыбается с фотографии в рамочке. Но все равно Железный Феликс смотрится как-то убедительнее. Генералу иметь его за спиной приятнее, чем любого самого разлиберального демократа.

– Проходи, – скомандовал Волопасов, делая отмашку рукой. – Торчишь, как тополь на Плющихе.

– Слушаюсь.

Прямая ковровая дорожка кровавого цвета привела Роднина прямиком к письменному столу хозяина кабинета, огромному, но единственному в помещении. Приставной стол для оперативных совещаний с сотрудниками был убран месяц или два назад. С тех пор сотрудники УКРО вызывались к Волопасову поодиночке, реже – парами. Он решил, что им незачем знать, чем занимаются коллеги. У каждого имеются свои собственные задачи и методы их решения. А также своя голова на плечах, которую умный человек желает сохранить до ухода на заслуженный отдых.

– Ты присаживайся, присаживайся, – подбодрил Волопасов замешкавшегося подчиненного. – В ногах правды нет.

– Ее нет и в том месте, на котором сидят, – заметил Роднин, однако приглашением воспользовался. Заметив, что бывший однокашник разглядывает его сегодня с каким-то подчеркнутым любопытством, он машинально пригладил белый пух, росший на голове вместо волос, и насторожился:

– Что-нибудь не так?

– Просто любуюсь твоей непрошибаемой физиономией… Как спишь по ночам? Кошмары не мучают?

– Бог миловал, Николай Артемьевич.

– В этом кабинете один бог, Василий. Я. Он же царь по совместительству. И сдается мне, что ты начинаешь это забывать.

– Невозможно забыть того, чего никогда не знал. Бога на Лубянке отродясь не водилось. Царя в семнадцатом году прошлого века свергли. – Роднин упрямо набычился. – Разрешите считать вас своим непосредственным начальником, но не более того.

Волопасову такое своеволие не понравилось. Подчиненным только дай волю. И месяца не пройдет, как установят в кабинете шефа трибуну, за которой каждый начнет высказывать свою точку зрения.

– Плевать я хотел на твою точку зрения, – процедил он поверх надменно выпяченной нижней губы. – Оставляй ее за порогом, когда ко мне входишь. Заодно с мнением.

– И совесть? – поинтересовался Роднин, ослабляя узел галстука.

– Надо будет, и совесть оставишь!

Получился явный перебор. Потемневшие глаза полковника прицелились и дуплетом выстрелили навстречу генеральскому взгляду.

– Да не зыркай ты на меня, – буркнул Волопасов. – Ишь, моду взял – глазищами сверкать! На подчиненных сверкай… – Волопасов без всякой на то надобности выдвинул верхний ящик письменного стола и принялся рыться в залежах канцелярских принадлежностей. – Хотя бы на Бондаря своего ненаглядного.

– О нем я и хотел поговорить, – выдавил из себя Роднин. Стресс не прошел бесследно. Давление подскочило, как в перегретом паровом котле, в ушах бухало, перед глазами роились искрящиеся мошки.

– Надо же, какое совпадение! – саркастически воскликнул Волопасов. – Представь себе, я тоже собирался поговорить с тобой о Бондаре. О вечном капитане Бондаре, который все никак не станет майором.

Предчувствуя какой-то подвох, Роднин расставил локти пошире и наклонился вперед. Волопасов, наоборот, принял расслабленную, почти умиротворенную позу. Если бы не пронзительный взгляд, можно было подумать, что он предпочел бы вздремнуть, вместо того чтобы заниматься пустопорожней болтовней.

– Для начала взгляни-ка туда, – предложил он, тыча большим пальцем на боковую стену кабинета.

Там висели четыре ватманских листа, приколотые к дубовой панели таким образом, что образовывали единое поле. Это была одна из тех знаменитых волопасовских схем, к которым генерал издавна питал пристрастие.

В центре схемы красовался портрет женщины, обозначенный тремя большими буквами МММ. Она не имела никакого отношения к афере Мавроди, но в чем-то перещеголяла человека, ограбившего треть России. Женщину звали Маргаритой Марковной Морталюк, и на старой фотографии она мало походила на себя нынешнюю, хотя Роднин опознал ее мгновенно.

До того, как перевоплотиться в белокурую секс-бомбу, Морталюк была довольно серой мышкой. В неприметном скромном свитерке, с длинноватым носом, минимумом макияжа и максимумом бижутерии, такой безвкусной и дешевой на вид, что бусы и клипсы казались позаимствованными из деревенского бабушкиного сундука. Выражение лица – почти по-комсомольски одухотворенное, волосенки тщательно зализаны за уши, едва тронутые помадой губы плотно сжаты.

Самая подходящая внешность для бизнес-леди, сумевшей втереться в доверие к многим министрам и членам правительства СНГ. Общаясь с подчеркнуто скромной Морталюк, государственные мужи не опасались за свою репутацию. Беря у нее взятки, не волновались, что, провернув сомнительную сделку, эта женщина примется сорить деньгами, привлекая к себе внимание правоохранительных органов.

О количестве высокопоставленных чиновников, тем или иным способом сотрудничавших с Морталюк, можно было судить по портретной галерее на ватмане. От фото Леди М, подобно солнечным лучам на детском рисунке, тянулись во все стороны прочерченные красным фломастером линии. Стрелки указывали на знакомые всем физиономии, привлекшие пристальное внимание ФСБ. Разглядывая их, Роднин подумал, что этим деятелям не повезло в любом случае. Их подноготная будет изучена, проанализирована и зафиксирована в документах, после чего они попадут в секретную картотеку. И кто знает, чем это может обернуться для них в дальнейшем. Компроматы имеют обыкновение всплывать в самые неподходящие моменты. Они всплывают, а фигуранты тонут в ушатах выливающейся на них грязи.

На этом философствования Роднина оборвались. Волопасов, закончивший обзорную лекцию, предупредил, что переходит к главному. По его словам, прокуратура, слишком долго и часто закрывавшая глаза на проделки гражданки Морталюк, в ближайшем будущем должна была очнуться от спячки и взяться за дело так рьяно, что только клочки полетят по закоулочкам.

– Во-первых, – сказал Волопасов, – с помощью ее чистосердечных признаний мы рассчитываем добраться до высокопоставленных шишек. Она же у нас как та сорока: этому дала, этому дала… – Волопасов выразительно пошевелил пальцами, отсчитывающими воображаемые купюры. – Во-вторых, дамочка зарвалась. На самом верху ее приметили. – Генеральские глаза устремились к потолку. – И там торопят нас с подготовкой материалов, которые лягут в основу громких уголовных дел. Вся надежда на тебя и твоих оперативников.