сатирик считал, что все пороки, глупость и безрассудства распространяются в его время все шире, подобно воде при морском приливе, Omne in praecipiti vitium stelit [Всякий порок до предела дошел][282].

Историк Иосиф{237} осуждал своих соотечественников-евреев за то, что они хвастаются своими пороками, выставляют напоказ свою глупость и даже состязаются друг с другом, кто более всего прославится своими гнусностями[283], однако мы в своем безумии оставили их всех далеко позади,

Mox daturi progeniem vitiosiorem[284]

[И вскоре породим потомство еще более порочное],

так что самые дальние последствия (а вам, конечно, известно, чье это предсказание{238}), похоже, будут наихудшими. Невозможно отрицать, что мир с каждым днем изменяется, Ruunt urbes, regna transferuntur [рушатся города, сменяются правители царств] и, как заметил Петрарка[285]{239}, variantur habitus, leges innovantur [меняются нравы, устанавливаются новые законы]; мы изменяем язык, привычки, законы, обычаи, манеры, но только не пороки, не болезни, не проявления глупости или безумия, они все те же, что и прежде. И подобно тому, как у реки все то же название и русло, но только не вода, что вечно струится, Labitur et labetur in omne volubilis aevum[286], так меняются времена и люди, но только пороки у них все те же и пребудут такими всегда. Поглядите, ведь точно так же, как соловьи пели в старину, а петухи кукарекали, коровы мычали, овцы блеяли, воробьи чирикали, собаки лаяли, так они и теперь продолжают в том же духе; вот и мы все еще совершаем свои безрассудства, все еще валяем дурака, nec dum finitus Orestes [но «Орест» все еще не окончен{240}], у нас все те же причуды и склонности, что и у наших предшественников; вы убедитесь, что все мы точно такие же, что нам та же цена, нам и нашим сыновьям, et nati natorum, et qui nascuntur ab illis, и дети детей, и те, кто родится от них, будут продолжать в том же духе до самого своего конца{241}. Однако обратимся к нашим временам.

Если бы Демокрит был сейчас жив и наблюдал хотя бы только суеверия нашего века, наше религиозное безумие[287], как называет это Метеран{242}, religiosam insaniam[288], увидел, какое множество людей исповедует христианство и как мало кто подражает Христу, как много вокруг разговоров о религии и о науке и как мало совестливости, как много учености и проповедников и как мало практических дел, какое разнообразие сект, какое стремление всех партий обладать и удерживать, Obvia signis Signa[289] [знамена против знамен], столько нелепых и смехотворных традиций и церемоний, если бы ему довелось встретить капуцина[290]{243}, францисканца, фарисея-иезуита, змею в человеческом облике или увенчанного выбритой макушкой нищенствующего монаха в рясе, а также увидеть их верховного повелителя с его тройной короной, ничтожного преемника Петра, служителя слуг Господних{244}, низлагающего своей ногой королей, попирающего императоров, заставляющего их стоять босиком и без чулок у его ворот, держа свои поводья и стремя{245} (О, если бы Петр и Павел были живы и могли это видеть!), если бы Демокриту довелось наблюдать, как преисполненный благочестия государь подползает, чтобы облобызать его туфлю[291], и этих кардиналов в пунцовых колпаках, которые в старину были бедными приходскими священниками, а теперь стали приближенными государей, что бы он тогда сказал? Ведь Caelum ipsum petitur stultitia{246} [Глупость тщится проникнуть на самые небеса]. Если бы Демокриту довелось встретить кое-кого из наших благочестивых паломников, шествующих босиком в Иерусалим или к нашей Лоретской Божией Матери, в Рим, или в Сант-Яго, или к раке Святого Фомы{247}, чтобы подползти к этим поддельным, изъеденным червями мощам; если бы он присутствовал при мессе и наблюдал целование распятий, раболепие, склоненные головы, их разнообразные одеяния и церемонии, изображения святых, торговлю индульгенциями и отпущение грехов, бдения, посты и сменяющие их пиршества, крестные знамения, стучание лбом об пол, коленопреклонения при молитве Богородице, колокольный звон и множество jucunda rudi spectacula plebi [других завлекательных зрелищ в угоду невежественной толпе[292]{248}], молящейся на тарабарской латыни и перебирающей четки. Если бы он только слышал, как старуха молится на латыни, увидел, как все окропляют святой водой и как все шествуют в процессиях, как

Incedunt monachorum agmina mille

Quid memorem vexilla, cruces, idolaque culta, etc.[293]{249}

[Толпы тысяч монахов в процессии шествуют важно,

Что же сказать о хоругвях, крестах и кумирах?]

Если бы Демокрит узнал про их требники, папские буллы, освященные четки, изгнание бесов, иконы, исцеляющие кресты, побасенки и погремушки, если бы он прочел Золотую легенду{250}, мусульманский Коран или еврейский Талмуд, что бы он тогда подумал? И какое бы это произвело на него впечатление? А если бы он помимо прочего более досконально изучил жизнь иезуитов, ему бы довелось увидеть лицемеров, проповедующих бедность и при этом обладающих большим имуществом и землями, нежели многие государи, владеющих бесчисленными сокровищами и доходами[294]{251}, внушающих другим необходимость поста, в то время как сами они чревоугодничают, напоминая собой лодочников, которые глядят в одну сторону, а гребут — в другую. Дают обет непорочности, толкуют о святости, хотя сами они отъявленные сводники и известные прелюбодеи, lascivum pecus [похотливые животные], сущие козлы[295]{252}. Приняв монашеский постриг[296] и отказавшись от мира и его суеты, эта макиавеллистская шайка{253} проявляет тем не менее интерес ко всем государственным делам[297], святые отцы и миротворцы, они тем не менее исполнены зависти, похоти, честолюбия, ненависти и злобы; подстрекатели, adulta patriae pestis [непомерно разросшаяся чума в государстве], предатели, убийцы, hac itur ad astra [таков их путь к царству небесному{254}], вот что называется у них — творить больше, чем велит им долг, и заслужить тем небеса себе и другим. А с другой стороны, если бы Демокрит наблюдал кое-кого из наших дотошных и строгих схизматиков, впадающих в другую крайность, ненавидящих вообще любые обряды и готовых скорее расстаться со своей жизнью и бенефициями, нежели совершить или допустить хоть что-либо из того, что было прежде в обычае у папистов даже в