– Она на первом курсе учится. Или на втором.

– И всё? – воскликнул он изумлённо, хмыкнул. – Поражаюсь, Лизбет, твоей неосведомлённости и незамутненности. Это ж Наденька Болотина.

– И?

– Про папу её ты тоже не слышала?

– Нет.

На простые вопросы отвечалось легко – думать не надо. Хотя уже и это особо не получалось: ни думать, ни чувствовать.

– Он… – принялся объяснять Алик, – в общем, богатый дяденька. Но это не важно, суть в другом. Ходят слухи, что он с криминалом связан. Поэтому лишний раз с ним дело иметь никто не решается. А уж тем более дорогу переходить. Но если с ним дружить, он, конечно, в обиду не даст. Но со всем этим легко и в полной жопе оказаться. Если не повезёт. А Наденька – вся его семья, поэтому он дочурку любит и балует. Видишь: авто, личный водитель. Заодно и охранник. Вон шкаф какой. В обычную тачку поди и не влезет.

– Откуда ты это знаешь?

Пожарский недоумённо воззрился на Лизу.

– Блин, Лизбет! Похоже, тебе совсем фигово, раз такие элементарные вещи не догоняешь. – И опять охотно пояснил: – У моей мамочки бизнес. Ты же в курсе. Солидный. А не ларёк с шаурмой. А вообще они с Болотиным ещё с юности знакомы. Если не со школы. И сейчас в одних кругах вращаются.

Чёрная машина тронулась с места, развернулась, покатила по выездной аллее. Алик проводил её взглядом и опять обратился к Лизе:

– Выпить хочешь?

– Нет, – возразила она. – Домой хочу.

– Так сейчас и поедем. – Он завёл мотор, но прежде, чем выехать, в очередной раз глянул на Лизу, теперь уже с искренним сочувствием, качнул головой: – Я тебя понимаю. Сама знаешь.

Он и дальше что-то говорил, всю дорогу, но Лиза не слышала, ни слова. Кажется, не только эмоции и мысли отключились, она вообще переставала воспринимать мир. Тот спрятался за серой бесформенной мглой, и Лиза продвигалась сквозь неё, по инерции, без цели потому что всё равно вокруг ничего не существовало – зрение, слух, осознание просто не нужны. Ни на что не наткнёшься, никуда не провалишься, не заблудишься, не потеряешься, но и никуда не придёшь. А мозг воспринимал только слова-маркеры, на которые у тела давно была выработана автоматическая реакция. Например, на такие.

– Приехали, – сообщил Алик.

Лиза, по-прежнему не задумываясь, протянула руку, открыла дверцу, выбралась наружу, зашагала к дому. Пожарский нагнал, чуть опередил, распахнул подъездную дверь.

Лифт ждал на первом этаже, поэтому и тут всё получалось просчитано и быстро – зашла, повернулась, нажала на кнопку с цифрой четыре.

– А, может, дальше? – предложил Алик. – Ко мне. Чего будешь одна?

– Я домой хочу, – повторила Лиза уже опробованную фразу.

Лифт стронулся с места, пополз вверх.

– А я ведь тебя предупреждал, – чуть назидательно напомнил Пожарский, – не связывайся. Думаешь, зря говорил? – Он усмехнулся, добавил со значением: – Ники такой. Выбирает, где выгодней. У него же самого ничего нет. Вот и тут. Пока подходящее не подвернулось, поигрался с тобой, а теперь…

Лиза будто очнулась, поражённо уставилась на Алика.

Он сам-то понимает, чего несёт? Бред. Полный.

Как раз и лифт остановился, дверцы разъехались в стороны, словно подтверждая, что ей слушать не стоит, что лучше уйти, сбежать. Она и не стала задерживаться, шагнула прочь из кабинки на площадку, но в спину прилетело:

– Лизбет.

Она оглянулась, замотала головой.

– Нет. Я домой. Мне так лучше. Извини.

Слова выскакивали сами – тот же стандартный набор на любые случаи жизни, автоматическая запись.

Хватит! Говорить об этом, разбираться, предполагать. Тем более подобное. В такое она точно не могла поверить.

Поиграл? Где выгодней? Никита? Пожарский – идиот? Но его слова всколыхнули чувства, вернули эмоции, включили мысли, и те понеслись – сначала сумбурным потоком, мутным, неподконтрольным, беспорядочным, но потом течение выровнялось, выстроило логическую цепочку, хотя и больше на уровне интуиции.

Странный разговор с Наденькой на перемене, большая чёрная машина, громила за рулём, фразы Алика про криминал и про то, что никто не рискует Болотину дорогу переходить. Лизу просто затолкали внутрь, а потом, немного проехав, выкинули. Ничего не сделав. Да потому что и не собирались – пока – просто показали, что может случиться. А ведь Никита пообещал, что не случится. Пообещал.

Она где стояла, там и села – на пол – съёжилась, обхватила себя за плечи, качнулась, разрываясь между стремлением беспомощно заскулить или надрывно заорать.

Ну как же так?!

Первый раз Никита просто послал Наденьку и почти сразу забыл о случившемся. Хотя всё-таки немного удивился, когда она даже не опечалилась, не устроила трагической сцены, а как-то слишком картинно надула губы, сделала брови домиком и спросила обиженно:

– Ну, почему?

Ну и смысл такой дуре что-то объяснять? Он и говорить больше ничего не стал, обогнул её, отправился дальше, проигнорировав прилетевшее в спину имя. А в тот вечер он слишком разозлился и испугался за Лизу, чтобы соединить вместе два события.

Подозрения возникли лишь тогда, когда на следующий день Наденька попалась на пути и опять улыбнулась, наклонив к плечу голову и уставившись пристально. Даже не подозрения, а какие-то неприятные предчувствия.

Наверное, он просто слишком привык ждать плохого. Жизнь любила время от времени ткнуть его мордой в дерьмо. Чтобы слишком не расслаблялся. Чтобы знал своё место. Поэтому и не стало такой уж большой неожиданностью, когда Наденька опять подвалила спустя пару, но не начала, как прошлый раз «Ты мне нравишься, бла-бла-бла», а сразу заявила полуутвердительно-полувопросительно:

– Пошли.

Никита глянул на неё с сочувствием, поинтересовался:

– И почему я должен с тобой идти?

– Я объясню, – негромко заверила Наденька, моргнула, чуть выпятила губки, протянула просительно: – Ну, пойдём. Пожалуйста. Ник.

– А не… – он опять хотел её послать, но запнулся, внезапно обнаружив откровенную самоуверенную насмешку в её невинно-голубых глазах, и Наденька успела опередить, спросила мягко и вкрадчиво с демонстративной заботой:

– С ней ведь всё в порядке? С твоей бывшей девушкой.

С «бывшей»? Вот же сука.

– Ты же не хочешь, чтобы с ней опять что-то случилось?

И что ни скажи, ни сделай в ответ, всё будет выглядеть беспомощно и глупо. Кроме правды, что он действительно не хочет, чтобы с Лизой что-то случилось. Но её Наденька и так знала – поэтому всё так сейчас и происходило – и с нескрываемым любопытством и торжеством наблюдала за его реакцией, хотя, скорее всего, именно на подобную и рассчитывала. А чтобы занять себя чем-то на время вынужденного ожидания теребила длинную прядь, наклоняла голову то к одному плечу, то к другому, и каждое её действие невыносимо раздражало, и руки чесались – ударить.