– Слава Триединому!

– Слава!.. – нестройно отозвалась толпа.

– Слава его императорскому величеству, да живет он вечно!

– Да живет!..

– Пускай крепнет и процветает Сасандра во веки веков!

– Во веки веков!..

Ай да патриот попался! Говорил бы уже, с чем пожаловал, не томил душу…

– Граждане Сасандры! – продолжал тем временем полковник. – Да! Вы не ослышались! Вы все граждане и дети Сасандры! Только оступившиеся! Поверьте мне, его императорское величество, да живет он вечно, знает, что нельзя ходить зимой по улицам и не измазать в грязи край плаща. Нельзя зарезать барана и не испачкать руки кровью. Нельзя жить без греха. Как учат нас святые отцы, служители Бога Триединого? «Кто среди вас без греха, пусть подойдет и вонзит в меня нож острый!» Увы, нет святых в этом мире, под Солнцем и двумя Лунами… Но тот же пророк учит нас: «Один искренне раскаявшийся грешник дороже мне дюжины праведников».

– Куда это он клонит? – едва слышно прошептал Вензольо. – В монасты’ь нас хочет угово’ить?

– Граждане Сасандры! – снова возвысил голос генерал. – Буду краток и честен с вами, как бываю краток и честен с солдатами на поле боя. Наша Родина – суровая, но справедливая – протягивает вам сегодня открытую ладонь. Каждому из вас дается возможность кровью смыть позор преступления и вновь заслужить право именоваться честным гражданином Империи. Сасандра примет вашу службу и воздаст сторицей! – Он передохнул немного, внимательно рассматривая первую шеренгу, и продолжил: – За эту возможность вы должны благодарить его императорское величество, да живет он вечно, и верховного главнокомандующего, его высокопревосходительство т’Алисана делла Каллиано. Скажу вам честно, – генерал заговорщицки подмигнул, – армия – это не только муштра, строительство укреплений и схватки с врагами. Армия – это еще и возможность увидеть новые земли, и добыча, и красивый мундир, уважение окружающих и любовь красоток…

Заключенные одобрительно зашумели. В самом деле, если тебе дают выбор: отправиться колоть гранитные валуны на щебень в Вельзе, рыть торфяники в болотах Гобланы, таскать железную руду в копальнях Аруна или надеть щегольской мундир, сапоги, начищенный до блеска шлем и взять в руки меч, то совершенно очевидно, что предпочтет всякий здравомыслящий человек.

– Неладно что-то в Империи, – толкнул Антоло в бок Емсиль. – Неужели война?

– С кем?! – Табалец попытался вспомнить последние слухи и сплетни, слышанные на свободе, но не преуспел. О предстоящей войне не говорил никто.

– Айшаса? – пискнул Цыпа.

– Заткнулся бы ты, когда вз’ослые ’азгова’ивают! – оскалился каматиец. – Чуть что, с’азу Айшаса!

– В Тельбии нелады давно, – степенно пояснил переминающийся с ноги на ногу мужчина, стоящий слева от Емсиля. До тюрьмы он работал приказчиком в сапожной лавке, но проиграл в кости не только свои деньги, а и хозяина. – Десять лет, как старый король помер. Наследника половина страны не признает… Незаконнорожденный, говорят. Вот и скубутся меж собой почем зря. И своей державы нету, и под крыло Сасандры не желают. Император терпел, терпел…

– Бароны грызутся, а нам расхлебывать? – пожал плечами Антоло. – Не знаю, как кто, а я воевать не хочу. Не для того учился. – Он с неожиданной злостью сплюнул под ноги. В самом деле! Чего это он должен умирать за императора (пусть даже тот и собирается жить вечно!), за прочих вельмож, пьющих и гуляющих в роскошных дворцах Верхнего города, за вот таких вот толстомордых генералов, наживающих на солдатской крови все новые награды, имения и банковские счета? Кстати, о банкирах… Почему фра Борайн, старинный друг его отца, так до сих пор и не вмешался? Неужели десяток-другой солидов на лапу судье или тому же капитану, с кислой рожей застывшему позади болтуна-генерала, пробьют такую уж брешь в состоянии банка, имеющего отделения во всех провинциях Сасандры? Или дело в чем-то другом, не в природной жадности банкиров?

– А мне н’авится, – заявил Вензольо, с вызовом выпячивая грудь. – Лучше уж в а’мию, чем спину под плети подставлять! За меня платить некому…

Антоло хотел ответить резко. Ведь каматиец сам не из бедняков – это раз. А кроме того, он же хотел, чтобы фра Борайн всех выкупил – и его, и Емсиля, и противного Вензольо, и Гурана, и Бохтана, который, может, уже умер, пока они тут жарятся на солнышке. Но смолчал. Что толку в бессмысленной ругани?

Между тем надсмотрщики принялись делить заключенных на десятки, начиная с правого фланга их строя, выстраивать в колонну. Откуда ни возьмись появились конники, вооруженные длинными бичами, да при седле у каждого висел аркан. Усатые, скуластые лица. Окраинцы. Их часто нанимали для ловли сбежавших арестантов и каторжников, конвоирования осужденных к месту, где предстоит отбывать наказание.

Армейский генерал и начальник тюрьмы оживленно болтали о чем-то, отойдя в сторону. Будущие солдаты Империи волновали их уже мало.

– Ты, ты и ты… того… это… – давнишний надзиратель, который выводил их во двор, ткнул толстым пальцем в грудь Цыпе, Емсилю и Антоло. – Выходи… того… строиться…

– А я?! – возмутился Вензольо. – Я тоже в а’мию хочу!

– И ты… того… пойдешь… Успеется… того…

– Погодите! А как же Бохтан? – Емсиль оттолкнул с дороги покорно выходящего Цыпу, подскочил к надсмотрщику вплотную. – Его нельзя бросать!

– Конечно! – поддержал товарища Антоло. – Нам нельзя! К нам должны прийти!

– А ну молчать! Того… – вызверился надзиратель. – Я вам… это…

– Что такое, Бетек? – подскочил сбоку еще один страж, оскалился гнилыми зубами. – Бунт? Недовольные?

– За нас должны… – начал Антоло, но дубинка, врезавшаяся ему под ложечку, сбила дыхание, заставила согнуться пополам, хватаясь за живот.

– Ты тоже? – Гнилозубый подступил к Емсилю, поигрывая дубинкой. – Ты с ним?

– Я? – опешил барнец. – Ну, собственно…

– Не… того… этот тихий… – вступился за него первый надзиратель.

– В строй! – рявкнул еще один, с нашивками сержанта.

Табалец почувствовал, как его толкают в плечо, а потом тяжелый сапог, врезавшись рядом с копчиком, заставил сделать три быстрых шага.

– Куда прешь! – возмутился заключенный в порванном на животе желто-коричневом камзоле, морщась и потирая бок, куда врезалась голова Антоло.

– Извини! – вмешался Емсиль, подхватывая табальца под локоть. – Тут такое дело…

– Дело у них! – передразнил обладатель желтого камзола и длинно, витиевато выругался.

– Вперед! Шагом! В ногу! – выкрикнул справа надзиратель.

Колонна заключенных нестройно зашагала. По двору, после через ворота, на улицы Аксамалы.

Окраинцы из конвоя хмурились и щелкали бичами. Больше для острастки, но все же кое-кому досталось по плечам.

Боевые коты топорщили усы и шипели.