– Так вот, речь как раз и идет о той ситуации, которая сложилась между минутами, когда вы поняли, что идти к месту назначения не имеет смысла, – и когда вы похоронили контейнеры в морской пучине. Ведь о том, что на самом деле хранится в контейнерах и куда именно направляется конвой, знало всего несколько человек.

– Если только меры по засекречиванию сведений действительно срабатывали… – пробубнил фон Шмидт.

– Зато командиры всех кораблей знали, что начальником охраны конвоя являетесь вы. Так что для захвата конвоя вам достаточно было отстранить командира, который одновременно являлся и командиром линкора, от его обязанностей, и принять командование на себя. Кто в те времена посмел бы выступить против воли и боевого духа СС? Уверен, что подчинить себе хотя бы часть офицеров «Барбароссы» было бы несложно.

– Словом, опять упрекаете, что не предал фельдмаршала и фюрера; не изменил присяге? – только усилием воли сдержал свой благородный гнев фон Шмидт, понимая, что в данной ситуации он был бы воспринят, как театральная фальшь бездарного актеришки.

– Всего лишь пытаюсь понять логику ваших действий и ваше отношение к операции «Сокровища Роммеля», или как мы станем называть ее…

– Вообще-то, операция по переброске и захоронению сокровищ именовалась «Бристольской девой», – не упустил своего шанса фон Шмидт. Уж что-что, а название столь важной военно-морской операции обер-лейтенант обязан был знать, если решил ввязаться в эту историю.

– Точно, «Бристольская дева». Мне приходилось слышать это совершенно бессмысленное название. При чем тут какая-то «бристольская дева»?

– Когда операцию пытаются основательно засекретить, истинный смысл ее названия проявляется в его абсолютной бессмысленности, – поучительно молвил барон.

– Но я-то пытаюсь выяснить, как эта операция должна именоваться в наших планах. Впрочем, понимаю, что название ее особого значения не имеет.

– В этой дьявольской круговерти с сокровищами имеет значение решительно все. Вскоре вы в этом убедитесь. А в завершение нашего разговора о наследстве фельдмаршала замечу: наверное, мне крупно не повезло, что рядом не оказалось такого морского офицера, как вы, обер-лейтенант, с вашей авантюристической жилкой.

Услышав это, Дирнайхт загадочно как-то улыбнулся. О, нет, обнаруженный бароном в его характере налет авантюризма обер-лейтенанта не смущал. Сарказма в этом признании барона он тоже не уловил, да, похоже, его и не было.

– Кстати, об авантюризме, – добродушным тоном любителя всевозможных историй произнес обер-лейтенант. – В те времена, когда я еще только начинал свою карьеру на борту испанского линкора, в Гвинейском заливе, в районе Порт-Жантиля, наш отряд столкнулся с целой пиратской флотилией, команды которой, как выяснилось, состояли из потомков освобожденных африканских рабов.

– Очень знакомая ситуация, – подбодрил его фон Шмидт.

– Так вот, одна из парусно-моторных шхун даже пыталась напасть на нашу канонерку, чтобы захватить ее в виде трофея. С молчаливого согласия командира корабля я собрал отряд из двенадцати добровольцев, в основном бывших эсэсовцев, вооруженных нашими шмайссерами и тремя ручными пулеметами, и ушел с ними на моторном баркасе к мысу Лопес. Узнав, что команды трех пиратских суденышек решили устроить себе пиршество прямо на берегу, в пригородном рыбацком поселке, мы обошли мыс и, пользуясь темнотой, заняли позиции в прибрежных скалах…

– Да-да, мне приходилось слышать об этой храброй вылазке, которая тут же стала обрастать слухами и легендами, – заинтригованно молвил барон, настраиваясь на продолжение истории. – Но с участником ее встречаюсь впервые.

– И не просто с участником, – самолюбиво уточнил обер-лейтенант. – Под оглушительный грохот тамтамов группа бывших диверсантов из числа «коршунов Фриденталя»[29], бесшумно сняла пьяного часового пиратского судна, а затем без единого выстрела вырезала часть его команды прямо на борту. После этого огнем из всех стволов мы истребили почти всю пиратскую шайку, а также ее пособников, которые веселились в ту ночь на небольшой приморской равнине. И все суденышки, кроме шхуны «Бурбон», тоже сожгли… фаустпатронами.

– Помнится, по поводу этого нападения вспыхнул небольшой политический скандал, все-таки берег находится под патронатом Франции.

– Без политических трений не обошлось – это факт. Но поскольку речь шла об ответном рейде против пиратов… Словом, шхуну в виде трофея командир линкора принял с благодарностью, но при внутреннем расследовании от организации рейда открестился, списав его на инициативу бывших германских офицеров. В подтверждение этой версии меня и еще двух участников рейда с корабля списали.

– Что совершенно несправедливо. Но… испанцы есть испанцы, что с них взять? Достаточно вспомнить, как бездарно они воевали на Восточном фронте. Это не солдаты, это окопное дерь-рьмо!

– Правда, в виде «награды» за военные труды командир все же милостиво отметил в «личном деле» мою «исключительную храбрость, продиктованную склонностью к военно-морским авантюрам». Именно так, дословно, и было написано в рекомендационной характеристике.

– Вы не правы, обер-лейтенант, такой рекомендацией стоит гордиться, – молвил фон Шмидт.

– Что я и делаю, пребывая в охранниках этой цитадели рода Боргезе, – развел руками гроза африканских пиратов.

И в ту же минуту на боку у него ожило переговорное устройство. Господина Дирнайхта просили срочно зайти в Овальный зал, куда уже успели подняться участники встречи в бункере.

* * *

«А ведь обер-лейтенант прав: у тебя действительно был шанс уже тогда, в ходе рейда, взять линкор “Барбаросса” под свой контроль. Не захватить, а именно взять под контроль», – упрекнул себя барон фон Шмидт, возвращаясь к не столь уж и давнему рейду «Африканского конвоя».

События тех дней оберштурмбаннфюрер начал переосмысливать задолго до нынешней встречи с «военно-морским авантюристом» Дирнайхтом и даже не раз упрекал себя за нерасторопность. Но только сегодня барон вдруг во всех ключевых подробностях уяснил для себя: до сих пор он рассматривал только один вариант – силового захвата «Барбароссы», который при столь огромной команде, имеющейся на всяком линейном корабле, превратился бы всего лишь в одну из форм самоубийства. А следовало бы прибегнуть к форме некоего эсэсовского путча, при котором он как начальник службы безопасности конвоя легко мог бы объяснить свои действия попыткой командира линкора сдать корабль вместе со всеми сокровищами рейха англо-американцам. Мотив командора? Выторговать себе подобным образом не только отпущение военных грехов, но и безбедственное существование где-нибудь в солнечной Калифорнии.