– Два часа езды, – кратко ответил Полищук. – У нас еще есть Думпис. Надо взять у Айвара его телефон.

– Да, тут его «земля» – вы так это называете? – спросил Хинценберг. – Если ему сказать, что тут околачивается убийца, он может приехать. Иначе у него будут большие неприятности со столичным высоким начальством, не так ли?

– Хотелось бы, – буркнул Полищук, забрался чуть повыше, сел на ветку и стал звонить Айвару.

Телефон Думписа был ему скинут эсэмэской.

Тоня чувствовала себя очень нелепо. Она торчала в каком-то диком захолустье вместо того, чтобы мириться с Сашей. К тому же августовский вечер был прохладнее, чем хотелось бы. Она еще не зябла, но предполагала, что скоро курточку придется застегнуть до горла. А если застрять тут до ночи – то впору будет заворачиваться в чехлы из полищуковой машины.

На Хинценберга напала страсть к фотографии – он высмотрел холмик и залез туда со своей драгоценной техникой.

– На старости лет буду коллекционировать закаты, как Маленький Принц, – сказал он Тоне. – Двух одинаковых не бывает. У меня уже есть парижские закаты, турецкие закаты, не хватает курляндских.

Тоня ужаснулась – до заката было еще далеко.

– Они пошли ужинать, – сообщил сверху Полищук. – Тент просматривается. Если Гунар Лиепа где-то тут бродит, то обязательно придет к столу. И тогда я сразу свяжусь с Думписом.

– Это правильно, – из вежливости ответила Тоня и забралась в машину. Делать было нечего – она не догадалась взять с собой хоть какое-то чтиво. Зная привычку водителей запихивать газеты во всякие карманы салона, Тоня произвела обыск и нашла телепрограмму. Она опять попыталась вызвонить Сашу – и с тем же успехом.

Тогда она сняла очки, сунула их в футляр, футляр – в сумку, легла на заднем сиденье, свернулась клубочком, стала убаюкивать себя песенкой про Светлану, которую пела ей когда-то бабушка. Самое занятное – она действительно уснула с мобильником в руке.

Проснулась Тоня оттого, что машина под ней качнулась. Она резко повернулась и увидела, что за рулем вроде бы сидит человек. В салоне было темно, снаружи – почти темно, и о том, что за рулем некий водитель, она догадалась только по движению машины.

Сперва Тоня сослепу решила, будто это Полищук. Человек завел машину, она резко набрала скорость и так же резко затормозила, сильно взбрыкнув. Кузов сильно накренился вперед. Все это случилось секунд за пять, не больше.

Водитель выругался по-латышски, и Тоня поняла, что это какой-то чужой человек. От изумления она и окаменела, и онемела.

Угонщик попытался выехать из колдобины, куда влетел с разгона. Ничего не вышло. Тогда он распахнул дверь, чтобы сбежать.

И тут Тоня совершила самый отважный поступок за всю свою жизнь, причем со страху: ей вдруг показалось, что в угоне машины Полищук будет обвинять именно ее, ведь она была в салоне – и даже не пикнула. Совершенно утратив разум, она схватила угонщика за шиворот.

Он, сперва не понявший, что в машине кто-то есть, решил, что зацепился, дернул себя за ворот куртки. Но тут Тоня обрела-таки голос.

– Помогите! – заорала она.

Тоня и не подозревала, что способна на такие крики. А тот, кто ее услышал, испугался, пожалуй, еще больше, чем девушка. Он выскочил из куртки и пропал.

– Тонечка, Тонечка! – звал издалека Хинценберг. – Я сейчас!

Но его опередил Полищук. Следователь подбежал и рывком отворил заднюю дверцу.

– Жива, цела? – быстро спросил он.

– Да, цела… Машину чуть не угнали… со мной вместе… Ой, что это было?..

– Было то, что мы тут застряли надолго, – ответил Полищук. – Кто-то еще вмешался в эту историю, и я не понимаю – кто!

– Это мужчина, латыш.

– Так, что еще?

– Он думал, раз в машине темно, то там никого нет… – Тоня не успела по-настоящему испугаться и быстро приходила в себя. – Сел, даже не посмотрел, что сзади… Но почему машина встала?

– Потому что въехала в канаву.

– И как теперь отсюда вылезать?

– Вам лучше вообще не вылезать.

– Но тут невозможно сидеть.

Действительно, сиденье оказалось под таким углом к земной поверхности, что Тоне приходилось во что-то упираться ногами.

– Ничем не могу помочь. Сейчас загоню сюда вашего босса – и будете сидеть до утра. Только запритесь изнутри.

– А запираться зачем?

– Затем, что тут ходит убийца… Что это у вас?..

– Не знаю, – Тоня разжала руку, и куртка угонщика соскользнула с переднего сиденья на пол.

Вдруг она вспомнила, как схватила незнакомца за шиворот, и опять окаменела.

– Да что с вами такое творится? – прикрикнул на нее Полищук.

Странные вещи происходят с людьми, попавшими в причудливые обстоятельства. Тоня никогда не думала, будто способна орать на следователя, но, оказывается, она еще многого о себе не знала.

– А то творится, что я его задержать хотела! – крикнула она. – Я его схватила, он вывернулся! А я чуть об эту штуку лоб не расшибла!

Она имела в виду подголовник водительского сиденья.

– Вы не заметили… – начал было Полищук.

– Я ничего не видела! Я же без очков!

Тут подошел запыхавшийся Хинценберг.

– Деточка, что тут… Ах, Боженька… Как это получилось?..

– Он хотел удрать на моей машине, – объяснил Полищук. – Думал проехать вперед и развернуться – кто ж знал, что там канава? Я сам не знал.

– И он выскочил прямо в канаву? – догадался Хинценберг.

Тут Тоня вспомнила – действительно, что-то хлюпало и плюхало.

– И ты, деточка, все это время была в машине? Ужас!

– Я пыталась его задержать! – Тоне вдруг показалось, что она хватала убийцу за шиворот, будучи в здравом уме и твердой памяти. – Но он вырвался!

– Ты с ума сошла! – восторженно воскликнул антиквар. – Так ты его видела? Разглядела?

– Нет. Ведь было темно. А я еще сняла очки…

– В машине было темно? – Хинценберг, похоже, ушам не поверил. – Когда человек сидит в машине, там всегда светло!

– Я летом отключаю свет, – признался Полищук. – Кто ж знал?..

– Но что случилось? Господин Хинценберг, объясните, пожалуйста!

Тоня вдруг решила игнорировать следователя. Он вызывал у нее дикое, всеобъемлющее раздражение – возможно, с перепугу.

– Деточка, ничего страшного, успокойся. Господин Полищук гнался за убийцей, – сказал антиквар, но как-то неловко, мутно. – Убийца хотел угнать его машину, вот и все…

– Нет, не все!

Теперь уже и Хинценбергом была она недовольна.