обходили пьяных потных клиентов и, протягивая к ним подносы, просили:

— Пожертвуйте на музыкантов, милок.

Сыпались банкноты, сыпались шутки, сыпались золотые монеты. По мере наполнения подносов их содержимое вываливалось на крышку рояля, входившего в секстет вместе с двумя скрипками, флейтой, барабаном и арфой.

— Теперь твоя очередь, милочка, — сказала, обращаясь к Марте, разряженная и разукрашенная, словно опереточная певица, Олинда.

Марта носила короткую стрижку, ее черные как смоль волосы были гладко причесаны на прямой пробор, темные глаза сильно подведены, маленький, рот ярко накрашен.

Она была родом из Чили; чуть заметная полнота не портила ее фигуры. Деъушка взяла поднос и, оглядывая себя на ходу в зеркала, двинулась к толпе мужчин, словно укротительница к стаду орангутангов.

Сельсо Рамос пил, сидя у бара, и болтал со знаменитым футболистом из Оруро. Рядом с Рамосом, повернувшись к нему спиной, стоял пьяный югослав и громко рассказывал что-то приятелям, пившим за его счет. Он был в широкополой шляпе, зеленые глаза его блестели от возбуждения.

— Пожертвуйте на музыкантов.

Гринго вынул целую пачку банкнотов.

— Как же, как же, только не на поднос, а вот сюда…

Обхватив Марту за шею, он пытался засунуть банкноты в вырез платья. Марта вырвалась, но при этом уронила поднос. Черные глаза ее метали молнии.

— Отвяжись! Смотрите, Олинда, это из-за него я уронила поднос.

— Не беда. Возьми другой.

Марта повернулась и оказалась как раз около Рамоса, но гринго снова схватил ее за руку. Завязалась борьба, Рамоса прижали к стене, и стакан его опрокинулся. Юноша железной хваткой сжал руку гринго.

— Послушайте, не дурите, бросьте куражиться.

Все сбились в кучу, началась свалка, и трудно было разобрать, кто на кого кричит и кто кого толкает. Свободной рукой гринго схватил юношу за грудь и с силой отбросил его. Футболист, в свою очередь, толкнул гринго, тот отшатнулся, и стакан, пущенный Мартой в него, угодил. в студента, набив ему на голове изрядную шишку.

Разбушевавшегося гринго оттерли в угол, но он вырвался, пробился к стойке и попросил извинения.

— Шесть штук шампань. Я хотел этот сеньор меня извинить.

Снова заиграл оркестр, и попойка продолжалась. Марта смочила платок в стакане с виски и приложила студенту ко лбу.

— Ничего, пустяки… Пойдем лучше потанцуем.

— Давай куэку! Куэку давай! Куэку!

Оркестр сменил мелодию, и раздались первые такты куэки. Марта стала против Сельсо, размахивая платком над головой. Словно наэлектризованные ритмом темпераментного танца, пары то накатывались друг на друга, то откатывались. Бедра Марты, туго обтянутые красной юбкой, пружинили при каждом движении. От выкриков дрожали зеркала.

— Давай!!!

Танцующие образовали круг и хлопали в ладоши в такт яростно бренчавшему роялю. Марта — в центре, словно магнит притягивала партнера белизной своего тела, а он крутился вокруг нее, бешено перебирая ногами, похожий на смуглого арлекина; они не сводили друг с друга глаз, и развевающиеся в воздухе платки, казалось, связывали их воедино.

— Браво! Бис!

Но Марта вышла из круга и села.

— Хватит. Я не привыкла еще к здешней высоте и быстро устаю, дружок.

Она дышала с трудом, положила руку себе на грудь и выпила бокал шампанского.

— Вы недавно приехали сюда?

— Недавно. Из Вальпараисо.

— Ну, и нравится вам здесь?

— Да… собственно, не знаю.

Снова поднялся шум: это австрийцы стреляли пробками от шампанского, стараясь попасть в танцующих женщин; те визжали, смеялись. Марта сказала:

— Несчастные гринго. Вот этот злится на меня. В тот самый вечер, когда я сюда приехала, он хотел пробраться ко мне в комнату. Я, конечно, его выставила. И вчера вечером тоже. Что он о себе воображает?

— Вы всех выставляете? — улыбнувшись, спросил Сельсо.

Марта тоже улыбнулась:

— Не всех, дружок.

Сначала он появлялся только по субботам и, поджидая, пока Марта разделается со своими клиентами — она слагала с себя обязанности «девочки» часам к трем ночи, — пил и танцевал. Кончив работу, Марта забирала пальто и, отпустив несколько шуток по адресу ухажеров, шла через холодный двор к себе в комнату, где ее уже ждал, лежа в постели, Рамос.

Юноша, ставший завсегдатаем салона Олинды, перестал посещать колледж и совсем забросил ученье. Он целиком был поглощен Мартой. Мысль о том, что Марта ему не верна, что тело ее принадлежит другим, терзала его.

Увидев однажды Марту на коленях у одного парня из Оруро, сына австрияка, Сельсо был поражен в самое сердце. И хотя австро-боливиец был не из слабых, Сельсо ввязался с ним в драку, изловчившись, нанес ему меткий удар ногой и вышел победителем.

— Эй ты, полегче! Он тут на свои деньги гуляет, как все порядочные люди. А ты кто такой? — яростно набросилась на него Олинда.

В следующие вечера Марта не появлялась. Олинда отрядила ее на праздник, устроенный служащими предприятия Омонте.

Сельсо дал себе зарок не ходить больше в заведение и возобновил занятия. Но не прошло и двух недель, как он, презирая себя, вернулся и снова очутился в объятиях своей подруги.

Через три месяца возникло неожиданное осложнение. Они лежали в темной комнате и не спали: музыка и топот ног, доносившиеся из салона, не давали им уснуть.

Вдруг Марта сказала:

— Знаешь, милый, уйду я отсюда.

И хотя он страстно желал этого, намерение подруги все же его испугало.

— Пожалуй, так будет лучше. Конечно, лучше.

— Олинда нас ненавидит, говорит, что ты сбиваешь ей коммерцию.

— Ей-то какое до нас дело?

— Говорит, что ты разогнал всех моих клиентов, что я не зарабатываю даже на себя. Ты слышал что-нибудь подобное? Это я — не зарабатываю! Я каждую ночь зарабатываю по тысяче песо только на одной выпивке. Никто из «девочек» — даже француженка — не выставляет этих простофиль на такие суммы. TI еще она говорит, чтобы я тебя бросила.

Сельсо резко откинул одеяло и сел:

— Ей-то какое дело? Ну и уйдем. Завтра же переберемся от этой чертовой куклы в гостиницу.

— Но я ей задолжала.

— Задолжала? Интересно, за что же?

— Поездка в Чили, платье она мне купила, еда…

— А сколько она на тебе заработала?

— С этим она не считается — что ей! Хочет удержать меня, а кроме того… Есть еще одна вещь…

— Что там такое?

— Ах, дружок, кажется, я беременна.

Новость неприятно поразила Рамоса, словно он услышал что-то мерзкое.

— Черт-те что!

— Да, милый. Но мы с этим развяжемся. Ребенок, зачатый в этом вертепе! Нет, этому не бывать.

На следующий день Сельсо забрал все деньги, полученные из дому, и пошел в бар «Барселона». Увидев компанию, игравшую в кости, он, не долго раздумывая, попросил роговую