Он вытянул вперед обе руки, чтобы с маху не въехать головой в борт, нащупал обшивку, перебирая ладонями вверх, развернул корпус, чтобы выскользнуть наружу, но…

Иллюминатор был закрыт.

И в тот момент, когда в трехлитровом баллоне кончился воздух, Губатый понял, что он не в той каюте. При ограниченной видимости немудрено было промазать мимо цели, и Леха именно это и сделал — только вот свернул он раньше времени или проскочил мимо? Времени метаться из стороны в сторону уже не было. В распоряжении Пименова был только тот воздух, что остался в легких во время последнего вдоха.

Он развернулся всем корпусом, одним мощным гребком достиг дверей и вынырнул назад в клубящуюся муть судового коридора и свернул налево — инстинктивно, полагаясь на удачу, но хорошо помня о том, что второй попытки уже не будет. Следующая дверь тоже была с выбитыми филенками. В висках уже начало стучать, инстинкт приказывал Лехе вдохнуть, только вот вдыхать было нечего. Желтый баллончик был абсолютно пуст!

Губатый нащупал руками края иллюминатора, сбросил лямки скубы с одного плеча, протискиваясь в отверстие, и таки выскользнул во внешний мир из желудка Левиафана. В висках уже били колокола. Пименов оглянулся, разыскивая силуэт Изотовой, но не нашел его в нужном месте. Ленки не было у борта «Ноты». Ее не было ни справа, ни слева. Губатый заметался, закружился на месте, как раненый катран. Ему показалось, что все тело покрылось изморозью, но не от страха. Страх исчез. Это было предчувствие скорой смерти. Неизбежной и скорой. Бывали, конечно, случаи, когда человеки, ведомые инстинктом выживания, выныривали безо всяких технических приспособлений и с полутора сотен метров, но такие факты можно было пересчитать по пальцам. Пименов, грудь которого раздувалась от переработанного воздуха, уже примерился рвануть наверх, как вдруг увидел внизу, у самого дна, какое-то шевеление. Переборов инстинктивное желание всплывать во что бы то ни стало, Губатый заставил себя, вопреки здравому смыслу, нырнуть глубже, туда, где краем глаза заметил движущийся объект.

Изотова уже лежала на дне лицом вверх, раскинув ноги и руки, затянутые в неопрен, словно черная морская звезда. Баллоны Пименова опустились на грунт рядом с ней, и Губатый, работая ластами, как атакующий тюлень хвостом, коршуном пал на них, еще в движении метя рукой в шланг подачи воздуха с редуктором на конце. Он мгновенно поменял загубник, уже почти теряя сознание от недостатка кислорода, и выдул в него спертый воздух из разрывающихся легких, выгоняя воду.

Первый вдох был сладок, как мед, вторым Губатый упивался, словно ароматным и легким виноградным вином, которое ему привозили знакомые из Самтредиа, и только третий вдох вернул Пименова в реальность. Сквозь прозрачный щит маски на него смотрели подкатившиеся, словно у эпилептика во время припадка, глаза Изотовой.

Когда Ленка открыла глаза, солнце уже перевалило зенит.

На фоне голубого неба, раскрашенного белыми перьями облаков, виднелись две головы. Лиц в контражуре было не разглядеть, но правая голова была почти лысая — только пушок мерцал в солнечных лучах, а вторая — значительно более лохматая.

— Слава Богу! — сказала лохматая голова, и на лицо Изотовой упала капля — то ли из носа этой головы, то ли из глаз. Капля была большая и горячая, но, покатившись по щеке, она оставляла за собой прохладную дорожку, и это было приятно. — Живая! Она живая!

— Как ты? — спросила вторая голова без лишней аффектации, и Изотова сообразила, что лысая голова — это Пименов. — Помнишь что-нибудь?

— Нет, — хрипло сказала Ленка. — Воды дай. Холодной. И под спину положите что-нибудь — печет же!

Доски палубы были раскалены донельзя.

Она попробовала сесть и неожиданно легко села, но тут же едва не завалилась на бок, так ее повело — пришлось облокотиться спиной на стену рубки, от которой тоже не веяло прохладой. Удивительно, Изотова ощущала себя достаточно сильной, просто куда-то делось то, к чему эту силу можно было прикладывать. Слегка болели суставы, особенно колени, и побаливала голова. Более всего это напоминало пробуждение после сильной пьянки. Такой фанатичной пьянки (с выпадениями памяти, мордобоем и обязательным братанием в финале), какая у людей нормальных случается не чаще раза в десять лет. И еще — страшно зудела кожа, причем не где-нибудь в одном месте — а сразу по всему телу.

Губатый принес воды, жаль, не очень холодной, и Ленка выпила ее с жадностью верблюда, дорвавшегося до источника после недельного перехода.

Соображение понемногу к ней возвращалось.

— Спасибо, — сказала она Губатому.

Тот молча кивнул.

Свет падал на него сбоку, и стало видно, что выглядит Леха просто «на Мадрид» — лопнувшие сосуды в глазах делали его похожим на красноглазого кролика. Синяя сетка капилляров вылезла наружу и на щеках — в местах, не скрытых свежеотросшей бородкой.

— Что это было? — спросила Изотова. — Я ждала тебя долго, почти десять минут, а потом… Потом.

— Это я виноват, — покачал головой Губатый. — Тебе нельзя было столько времени находиться на такой глубине. У тебя, скорее всего, начались глюки. На глубинах около 50 метров такое случается. Правда, редко. Обычно эйфория начинается после восьмидесятиметровой отметки. Тебя достало раньше. Это чисто индивидуальная особенность. Одного начинает плющить на 30 метрах, другой вполне адекватен и на 85. Ты себя вела хорошо — тихо «отъехала» со счастливым выражением на лице. А бывает — драться порываются или маску с напарника срывать… Никто не знает, что из него полезет на глубине…

Изотова улыбнулась.

— Ну, это не только на глубине, это и в жизни — точно так же.

— Я должен был предусмотреть…

— Это точно, — вмешался Ельцов. — Должен был, но не предусмотрел! Ну, ничего, ничего… До свадьбы заживет!

— Суставы сильно болят? — спросил Пименов у Ленки.

— Да так себе… Не так, чтобы очень… Чешется все только… Так и хочется устроить себе генеральный «почесон»! Думаешь, что? У меня «кессонка»?

— Мы с тобой все время делали остановки, и в этот раз я исполнил все, просто, как мог быстро. Тебе нельзя сегодня нырять. Перебор. Азот в крови зашкалил.

— А завтра?

— Завтра — посмотрим.

Пименов взглянул на компьютер, остававшийся на кисти.

— Через пару часов тут будет Кущенко, и хорошо, если один. С него станется. Так что завтра у нас день отдохновения. Будем пить, курить, ловить рыбу и изображать счастливчиков на отдыхе!

Губатый поднял взгляд на Ельцова.

— Если мы хотим прояснить ситуацию до его приезда — надо будет нырять еще. Сейчас. Ты пойдешь?

Бледный как смерть Ельцов шумно сглотнул и кивнул головой.

— Туда? В самый низ? — спросил он с тоской в голосе.

— Да.

— Я пойду с тобой, — перебила Ленка, — подожди пять минут.