— Не обсуждается, — отрезал Пименов. — Или он, или я иду один! Олег, тебе нужно просто следовать моим инструкциям. Проблема в том, что дать тебе эти инструкции я могу только здесь. Там не поговоришь.

Он улыбнулся.

— Так что на тебя вся надежда. Мне нужно еще раз войти внутрь «Ноты». Это несложно, я уже делал так и, как видишь, жив! Твоя задача взять мой большой акваланг, подождать и, когда я выйду, отдать обратно. Если что-то случится со мной — медленно подняться наверх. Не проявлять чудес героизма…

Изотова, несмотря на слабость, хмыкнула довольно иронично. У нее явно имелись сомнения в том, собирается ли Олег стать героем посмертно.

…а просто медленно подняться наверх, сделав две остановки. Я уверен, что ты сможешь.

— Может быть, ты мне расскажешь, что видел? — спросил Ельцов. — Вдруг я, как тот серый волк, на что-нибудь сгожусь?

Пименов кивнул.

В конце его рассказа Ельцов задумчиво потер подбородок и сказал:

— В описании имущества экспедиции фигурирует несгораемый и водонепроницаемый шкаф. Вот только о весе там ни слова. Цена есть, естественно. Даже продавец указан. Был в Империи порядок.

— Да уж, — согласился Пименов, вставая. Его исчерченный шрамами торс блестел от силиконовой смазки так, что даже отбрасывал в стороны солнечные зайчики. — Еще тот порядок. В империях всегда порядок, что сейчас, что тогда. Вот сегодня один из людей государевых к тебе приедет. На яхте стоимостью с пограничный корабль. И зарплата у него, поверь, на такую вот «резинку» год собирать надо.

— Слушай, Пименов, — Олег явно не слышал последней реплики или не обратил на нее внимания. — А как ты его оттуда достать собрался? Ну, откроешь ты иллюминатор, а дальше?

— Сейф как-то попал в каюту? — спросил Губатый уже издалека, отсоединяя от компрессора заправленные «Фаберы». — Он же не по воздуху туда влетел?

— А если его внесли по трапу? — вопрос Изотовой был логичен. — Вполне нормальным способом? Подняли на палубу и спустили в коридор. Там можно его пронести?

— Вполне. Не широко там, конечно, но для этого ящика вполне достаточно. — Губатый мысленно прикинул ширину прохода и еще раз кивнул головой. — Можно.

— А вытащить наружу? — осведомился Ельцов. — Нам с тобой, например, вдвоем? Если верить Бирюкову, в нем всего-то килограмм восемьдесят.

— Если в него не попала вода, — сказал Леха задумчиво. — А если попала — мы его и от пола не оторвем.

— Пима, — встрепенулась лежащая Изотова. — Не может же сейф просто так стоять, не привинченным! Это же корабль! Ты же сам говорил — там даже столы привинчены!

— Это не проблема, — отозвался Губатый, подключая к компрессору второй комплект баллонов. — Доски гнилые, подковырну монтировкой — и все. Ты как к холоду относишься? — обратился он к Ельцову.

Олег пожал плечами.

— Как к нему относиться? Плохо, конечно.

— Тогда иди, намажься. Не стесняйся, гуще клади. У меня еще пара банок в запасе есть.

— Прямо сейчас?

— У нас очень мало времени. Мне бы хотелось, чтобы ты был готов к тому моменту, как я заправлю баллоны. Я смотрю, с морской болезнью тебе полегчало?

Ельцов криво ухмыльнулся и покачал головой.

— Нет, но разве это что-нибудь меняет?

— Я подстрахую вас в лодке, — предложила Изотова. Губатый открыл было рот, чтобы возразить, но Ленка разозлилась не на шутку и попыталась встать, демонстрируя, что здоровье у нее уже в порядке. — Пима, не устраивай комедии! Мне реально лучше! Что изменится от того, что я буду лежать тут или сидеть там?

Ельцов, отойдя на бак, сбросил с себя футболку и шорты, и с отвращением на лице принялся смазывать прозрачным, жирным силиконом грудь и выпуклый, волосатый животик. Леха посмотрел на Олега с чувством жалости — был он такой мягкий и домашний на вид, что при взгляде на него приходило на ум именно слово «архивариус». Представить себе Ельцова в окружении документов было легко, даже в мантии, сдувающим пыль со старинных манускриптов. А вот в окружении хмельных красавиц — уже с трудом. В акваланге или с автоматом в руках вообразить Олега было вовсе невозможно — картинка получалась настолько неорганичной, что даже казалась смешной. Или вообразить его во время занятий любовью с Изотовой. От такой мысли попахивало мазохизмом, но Пименов ничего не мог с собой поделать — воображение уже работало на полную катушку, возможно, потому, что в процессе намазывания силиконовой смазкой этого неуклюжего тела присутствовал некий извращенный эротизм.

Пименов невольно представил в деталях, как происходит акт соития архивариуса с Ленкой: потный животик, покрытый колечками волос, елозящий по ее коже, похрюкивающее частое дыхание… Ее стоны…

Его передернуло. Интересно, это ревность? Или называется как-то иначе? Ведь никаких прав друг на друга у них нет и быть не может. Стоит заявить на нее свои права, и для Ленки ты мгновенно превращаешься вот в такого же, как Ельцов, который ни в чем не виновен, но кругом виноват. Разве человек может быть виновен в том, что он «костыль»?

Изотова как раз встала и, слегка кренясь набок то ли от качки, то ли от боли в суставах, словно заправский моряк (даже голая грудь не мешала называть ее моряком!) заковыляла к чистым кускам ветоши, лежащим у компрессора. Несмотря на боль, движения у нее были точными и пружинистыми. И стремительными. Она похожа… На кого же она похожа?

Он поискал сравнение поточнее, но не нашел.

Ленка с ожесточением стирала с себя силикон.

— Вот от чего у меня зуд! — заявила она. — От этой гадости!

Олег, как раз покрывавший смазкой ноги, посмотрел на нее с неодобрением.

Пименов поставил на зарядку трехлитровый желтый баллон и посмотрел на часы. Два часа пополудни. Для катерка Кущенко сюда два часа ходу, не более. К семи часам можно ждать гостей. Или, может быть, Кущ забудет о своих планах?

На горизонте виднелись силуэты трех танкеров, шедших в сторону Поти. Даже отсюда, с берега, они выглядели огромными — этакие монстры, груженные российской нефтью, — два побольше, один поменьше. Очередь из их собратьев под разнообразными флагами никогда не исчезала из виду, и на рейде танкеры неделями ждали своей очереди присосаться к трубе терминала, напиться досыта черной вонючей крови земли и снова отвалить от берега. Зимой и летом. Летом и зимой — если суровые морозы не сковывали Цемесскую бухту белой ледяной броней. Сколько помнил себя Губатый, на горизонте всегда были силуэты танкеров.

Море определенно волновалось. Губатый подумал, что сегодня надо будет обязательно связаться с портом, узнать прогноз. Все же — август близится к концу. До осенних штормов еще далеко, но и летом тут всякое бывает.

Он посмотрел на синее небо с разбросанными по нему перистыми облаками. В горячих порывах ветра над морем скользили чайки и пронзительно вскрикивали безо всякой причины. Над каменными обрывами качало сосны, и Пименов вспомнил, как шершаво шумят их кроны. Сюда эти звуки не доносились. Здесь разговаривало море: посвистывал пахнущий солью ветер, бормотали волны, натыкающиеся на борт «Тайны», и кричали чайки. Даже пыхтение дизель-генератора не казалось чужеродным — он пел в общем хоре. Диссонанс в настроение вносил стучащий компрессор. Губатый проверил давление в маленьком баллоне и принялся натягивать на себя костюм.