Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да нет, помирать он никого не оставляет. И накормит, и хлеба чутка даст, да только у себя не оставит. Хошь — сам по себе дальше иди, а хошь — куды он велит. И ежели пойдешь, куды он велит, то и хлеба на дорогу даст, и денежку на обустройство на новом месте. А ты уж сам выбирай, что тебе более по нраву.
— И куды велит-то? — пожевав губами, настороженно спросил дед.
— Да в разные места, — степенно ответил старшой, — но чаще всего на Урал-камень. К Строгановым.
— Эх ты! — охнул дед. — Ой, боюсь, не дойду…
— Ладно, люди добрые, — прервал разговор старшой, — вы тут собирайтесь и эвон прямо по дороге, мимо церквы сгоревшей двигайтесь. А нам пора…
Беженцы заволновались.
— Ой, не бросайте нас, вои царевичевы! — заголосила какая-то баба. — Ой, а ну как налетят на нас снова тати поганыя…
— Не, тетка, — отозвался молоденький вой, — не боись, не налетят. Наш полк всю округу давно повычистил. Нету никого. Эти вон только день назад сюда с Каширской дороги подались. Мы их по следам нашли. А других следов нету. Значит, спокойно все…
— А ну, встали, душегубы! — раздалась команда старшого.
Связанные шиши с кряхтением принялись подниматься на ноги.
— А етих-то куда? — поинтересовался кто-то.
— Етих? Да туда же, к Строгановым. Токмо не в деревни, а на рудники, — отозвался старшой. — Нешто не слышали, как они нас кандальными кликали? Вот сейчас до места доведем, да и в кандалы их. А потом уж и на Владимирску дорожку.
Услышав его, тати нестройно завыли, заверещали, но тут же засвистели плетки — и все утихло.
— Ну давай, душегубы, рысцой вперед… — отдал команду старшой, трогая коня.
А когда вои проезжали мимо, тот молодой всадник, что отвечал блазящей тетке, внезапно ловко наклонился с седла к Настене, все еще стоящей с упавшим на плечи платком, простоволосой, и, обдав ее жарким дыханием, ловко чмокнул прямо в уста. Настена отшатнулась и утерла губы рукой, а парень довольно ухнул:
— Ай вкусно ухватил, ай славно! Ай девка хороша!
Старшой обернулся и, с одного взгляда оценив обстановку, погрозил молодцу кулаком с зажатой в руке плетью. Но тот только рассмеялся…
Их встретили версты через три. То ли старшой воев предупредил, то ли тут уже все так было налажено, токмо, перейдя через небольшой, но широкий и вообще ладно устроенный деревянный мостик, откуда дорога пошла уже по насыпи, они поднялись по косогору и, перевалив увал, едва не уткнулись в несколько длинных деревянных изб, откуда вкусно несло теплом и хлебным духом. Настену, не видевшую хлеба уже с лета, слегка замутило от этого густого духа, но младшенькие, последние несколько дней сидевшие на телеге безучастные ко всему, даже к нападению шишей, зашевелились, высунули носы из того тряпья, в которое были замотаны, и начали принюхиваться…
— Хлебом пахнет… — прошептала самая младшая, трехлетняя Иринейка.
— Сто-ой! — проорал здоровый, явно не голодный мужик в добротном полушубке, подпоясанном нарядным кушаком.
Беженцы послушно остановились.
— Значится, так, — продолжил мужик, удостоверившись, что все его внимательно слушают. — Подходим ко мне. Сразу семейством. Потом идем далее, эвон к тому столбу. А там скажут, куда далее идти. Понятно?
Беженцы ответили нестройно, но дружно…
— Кто таков? — спросил мужик отца Настены, когда подошла их очередь.
— Кудим я, Архипов сын.
— Откель?
— Ась?
— Уезда какого и села бо деревеньки?
Отец ответил.
— Чьих будешь?
— Дык стольника Лапотьева поземельник…
— Беглый?
Отец замотал головой:
— Нет, батюшка, как можно… сам стольник отпустил. Сказал, мол, нет у меня для вашего прокорма хлебца, так что идите и спасайтесь кто как сами можете…
Мужик недоверчиво покачал головой, потом хмыкнул:
— Все так говорят… Да уж ладно. Скольки душ и какого полу и возрасту?
Отец покосился на Настену, но та молча стояла за его плечом, и он торопливо ответил:
— Сам-пят. Мужеского — я, да еще сынок шести годов от роду. А дочерей трое. Четырнадцати годов, девяти и трех. — И тихонько, хоть его никто и не спрашивал, добавил: — Жена два недели как преставилась…
Мужик записал все, что тот сказал, на бумаге, выудил из лежавших подле него двух кип пять небольших деревянных дощечек на тонких шнурках — три липовых и две березовых, что-то на них нацарапал и снова спросил:
— Скотина в хозяйстве есть?
Отец обрадованно закивал:
— Лошадь, Безгривкой кличут…
— То мне без надобности, — отозвался мужик и, наклонившись, достал из большого плетеного ларя дощечку побольше и уже не со шнуром, а с проволокой. Что-то на ней нацарапал и протянул Кудиму. — Вот, на ухо ей прикрути. Сколь долго голодуете?
Тот набрал в грудь воздуха и вытянул губы трубочкой, чтобы затянуть привычную песнь об их бедах, но мужик грубо прервал его:
— Не ври! Правду бай. Ежели долго, так вас поначалу токмо жижей кормить будут. Потому как ежели в брюхе долго маковой росинки не было, сразу есть от пуза — верно помереть! Сколько уже я таких навидался. Сначала соврут от жадности, а потом богу душу отдают, воя и по земле катаясь. Потому как брюхо у них наружу выворачивает. — И после короткой паузы, во время которой Кудим переваривал сказанное, поторопил: — Ну?
Кудим сглотнул и выдавил:
— Три дни. До того еще толокно было. Мало, правда. За всю последнюю неделю что еще ели — ложки по три на кажного выходило…
Мужик кивнул и снова что-то нацарапал на дощечках.
— На вот, надень. Себе и детишкам. Липовые — дочерям, а березовые тебе с сыном. Далее их будешь показывать. Все, иди!
Мужик, что стоял у столба, хмуро оглядел Безгривку, поднял ей копыта, пощупал бабки, посмотрел зубы, глаз на просвет, похлопал по крупу и, вздохнув, пробормотал:
— Эх, до чего животину довели… Давно не кормлена?
Кудим, памятуя все то, что ему говорил первый мужик, ответил честно. Мужик у столба снова кивнул и махнул рукой в сторону огромной, стойл на пятьдесят, конюшни.
— Туда заводи. Там тебя встретят и покажут, где и какого корму взять. Твоей-то скотине пока если только сенного отвару можно… Телегу оставишь слева. Видишь, где другие стоят? Вот рядом с ними и ставь.
Кудим растерянно оглянулся на сидящих в телеге младшеньких. Куды их девать-то? Но мужик махнул рукой:
— Эти вон с девкой пусть далее идут. Вон в ту избу. И там тебя дожидаются…
Потом была еда… Немного, правда, и всего лишь жидкая похлебочка, но у Настены и от этого закружилась голова и желудок подтянуло к горлу. А затем им выдали шайки, веники и по куску чего-то серо-желтого, комковатого и крошащегося. Тетка, выдававшая все это, поймав удивленный взгляд Настены, пояснила: