Совсем не боюсь, что мой коллега, начальник и добрый приятель сейчас, пока я любуюсь своей новой игрушкой, метнётся к багажнику и откроет пальбу. Он сдался.

Дана странно глядит на меня – в основном сочувственно.

– Извини, Даночка, – говорю. – Было очень громко, но что поделаешь. Мы всё ещё попискиваем?

– Угу.

– Ничего, скоро перестанем.

А вот и Тим. Отвратительное зрелище – свежеубитый тобой человек. Вот он был, и вот его не стало. Ой, не стошнило бы. Представляю, что я – водитель. Мне нельзя впечатляться. Сглатываю комок в горле, шарю руками по телу, достаю два окровавленных ствола, несу к багажнику, оттираю их салфетками, потом оттираю руки… Уфф… Устал я что-то. Запираю машину и говорю:

– Не повезло Тиму. В самый последний момент поймал головой пулю из полицейского автомата. А у тебя, Даночка, как назло, холодильник потёк. Нам пришлось захоронить тело в космосе, со всеми соответствующими почестями, о чём мы составим акт. И я бы рекомендовал действительно холодильник сломать временно, а то мало ли, вдруг проверят… Все меня слышали? Молодцы. Ну, пойдёмте.

Идут, куда они денутся.

Дана кладёт «жучка» под микроскоп, под сканер, под ещё какую-то штуку и уверенно говорит:

– Он не может излучать. Это отражатель. Вот почему он сигналит через неравномерные промежутки времени. Когда попадает в луч.

– Нас кто-то щупает лучом? Пока мы идём на хайдрайве? Что за излучение такое? Как это может быть?

– А я знаю?

– Хорошо, зато я знаю, что делать. Эй, полковник! Тащи Тима в аварийный шлюз, положи «жучка» ему в карман – и за борт. Действуй.

Борисыч повинуется мне безропотно и молча.

– Пока будешь возиться с телом, подумай, что нам скажешь, когда вернёшься! – кричу ему вслед.

Борисыч как-то неконкретно дёргает одним плечом.

– Ты бы полегче с ним, – говорит Дана.

– Давай-ка сядем, командир.

Она садится в кресло, разворачивается ко мне, закидывает ногу на ногу.

– Мне нужны прямые, честные, короткие ответы, командир. Ты понимаешь, что я за тебя – убью? Убил прямо сейчас. Только ради тебя. Это не любовь. Это дружба.

Вместо ответа Дана тянется ко мне, но я останавливаю её взглядом.

– Он тебе нужен? – Я тычу пальцем в ту сторону, куда ушёл Борисыч.

– Да, – коротко говорит она, скорее выдыхает, чем говорит.

– Понял. Сейчас он вернётся, мы побеседуем… То, что он сделал, он сделал не просто так. Он рисковал нашими жизнями ради чего-то очень важного, и я заранее уважаю его мотивы. Тем не менее он нас подставил. И корпорацию подставил. Но если по окончании беседы он всё ещё будет тебе нужен… Тогда ты его заберёшь. И делай с ним всё, что захочешь.

– Спасибо, – только и говорит она.

– Это тебе спасибо. За то, что ты профессионал, за чёткую работу, за смелость и, кстати, за пистолет. Чёрта с два я его тебе верну. Он же прекрасен.

Дана смеётся.

– Но слушай, подруга, я ждал чего угодно, только не такой огромной дуры. Для меня – идеально удобный агрегат. Но совсем не под твою руку. И как ты эту тяжесть на себе таскала? Кстати, я не заметил.

– Я его не носила. Только сегодня достала из сейфа. Чувствовала, случится что-то… Знаешь, я всё равно отдала бы его тебе. Ты любишь такие вещи, а мне он больше не нужен. Это была память. Единственное, что осталось. Память…

Она вздыхает. Прощается с чем-то, отпускает от себя.

– Пробовала его под куртку повесить в кобуре и так и этак… Безнадёжно, слишком большой, даже стволом вниз – торчит. И я просто его положила рядом, а когда перегрузки кончились, сунула за пояс сзади. И старалась на всякий случай не поворачиваться к тебе спиной. Ты наблюдательный, я же знаю…

– Между прочим… Ой, позови Борисыча. А то я беспокоюсь. Скажи, чтобы не валял дурака, и что мы его ждём, и всё будет хорошо, договоримся.

Дана прижимает висок одним пальцем и зовёт:

– Боря! Алекс просит сказать, что он волнуется и чтобы ты не вздумал делать глупости. Мы тебя ждём, мы обо всем договоримся.

– И всё будет хорошо.

– И всё будет хорошо, Боря.

– Даночка, могла бы давно сообразить: когда мы просим что-то передать, надо передавать в точности. Этот твой красавец в старые добрые времена мог загнать человека в истерику одним-единственным словом. И я сказал «не валять дурака». А ты ему про глупости… Это разные вещи.

– Да ты зануда, оказывается! Такой же зануда, как и он!

И я второй раз в жизни смотрю, как Дана смеётся.

– Ну так что за реплика была про моих баб? – спрашиваю.

И тут она краснеет. Ну совсем живая. Теперь лишь бы Борисыч, сволочь, меня не разочаровал. Убить не убью, естественно, но если он постарается, то и Дану разочаровать сможет. И тогда встанет трудный вопрос: а не кокнуть ли его действительно?

– Потому что ты бабник, Алекс, – говорит она, честно глядя мне в глаза.

Второй раз за столь короткий промежуток времени совершенно меня ошарашить может, наверное, только такая женщина – командир звездолёта, контрабандист и разведчик.

– Ты очень любишь женщин. Но ещё больше ты любишь саму любовь.

– Ну какой же это бабник?! – возмущаюсь я от всей души.

– Самый настоящий, – заверяет она.

Появляется Борисыч – потный, взъерошенный, одновременно готовый кусаться и вилять хвостом. А мы сидим с Даной и глупо хихикаем.

– Пищим? – спрашивает он сумрачно.

– Не пищим. Выбросил.

– Ну и хорошо, – он садится в кресло. – А выпить есть на борту?

– Какая выпивка на борту?

– А у тебя, парень?

Ишь ты, как в старые добрые времена позвал.

– У меня есть одиннадцать патронов, – говорю. – Могу намешать тебе пороху в газировку. Вставит – мало не покажется.

– Хватит и одного, – бурчит Борисыч. – В лоб. Тоже мало не покажется.

– Ты не казнись, полковник. Ты кайся во грехах своих.

– А ты? – заявляет он агрессивно.

– Что – я?

– Что ты говорил про ту девчонку?

– Да я пошутил!

– Чем докажешь?

– Ну, старик, ты меня довёл. Вот это было совсем лишнее. Давай тогда по-взрослому разговаривать. Тебе что-нибудь говорит такой код: виктория шесть ноль пять?

Борисыч хлопает глазами и задирает брови. А потом суёт мне лапу.

– С возвращением, майор.

– Извини, не пожму руку предателю, даже если он мой старый друг.