– Но я должна тебя высадить!

– Ничего ты не должна. Нельзя садиться. Тебе и с орбиты придётся улепётывать на полном газу, как только передашь сообщение…

Она присаживается рядом и ждёт. Видит: я что-то придумал.

– Даночка, ангел мой, ты отдаёшь себе отчёт, что сейчас предашь корпорацию? Сознательно предашь? После стольких лет службы?

– Да. Там для меня нет надежды, – говорит она просто.

– Для меня тоже нет! Чтобы надежда появилась, надо драться. Головой об стенку биться. До упора и дальше.

– Они Борю убьют. А я…

– Боря дал тебе надежду, – говорю так едко, как только могу.

Как только умею. Профессия научила.

И не пробиваю Дану, даже не особенно трогаю. Потому что Боря, сволочь, и вправду дал ей надежду. А у меня отнял. Придётся сделать новую. Из чего?

Вероятно, из чего-нибудь плохого, ведь хорошего не осталось. Хотя бы из той девчонки, неспроста она у меня перед глазами стоит по сей день. Враг. Противник. Но хорош, чёрт возьми. Из такого врага не грех сделать друга. На голой искренности. Вообще без обмана. Это будет высший пилотаж. И удрать вдвоём на нейтралку, если вдруг проиграем. Встречу там Борисыча – морду ему разобью вдребезги. И прощу. Да уже простил.

А ведь тоже вариант на самый крайний случай.

Хотя лучше бы нам гипердрайв добыть поскорее. Не знаю, каким образом. Родить. Пусть разведка придумает, как. А мы что, мы кукловоды. Добрые, в принципе, люди…

Сажусь рядом с Даной и говорю:

– Ты бы хоть поплакала надо мной, зараза красивая.

Не объясняю, зачем и почему, сама знает.

И она кидается мне на шею и начинает реветь. И за меня, и за себя. Оплакивает наше прошлое, закрывая эту тему навсегда, и над судьбами нашими дурацкими плачет, и, главное, сбрасывает дикое напряжение последних дней. Ей это надо. Борисыч её так не вскроет, а ей надо, я же вижу.

Потом она целует меня солёными губами и шепчет:

– Ну бабник же. До слёз готов довести женщину, только чтобы она тебя поцеловала. Алекс, Алекс, золотая ты душа… Перестань себя убивать, начни жить. Хочешь меня? Возьми. Сейчас можно. Нам с тобой сейчас всё можно…

– Не всё можно, – говорю. И целую её нежно-нежно, и сердце замирает от тихой радости, потому что понимаю: не вру и не шучу. – У меня теперь невеста есть. На Земле. Ну, ты её на той записи видела…

Другая бы обиделась насмерть, а эта начинает хохотать сквозь слёзы.

– Ну ты псих, – говорит. – Но тебе, ненормальному, только такая и подойдёт. Знаешь, я горжусь, что была твоим пилотом. Ты потом, когда все кончится, обязательно выйди на связь. Будет надо, я вас спрячу. А не надо – просто дай знать о себе. Борьке прикажу на коленях перед тобой ползать, чтобы ты его простил.

– Да уже простил, только ему не говори. Но в рожу он получит. Разрешишь, командир?

– Разрешаю. Ну?…

– Утираем слёзы и идём работать.

На прощание мы всё равно целуемся, совсем не по-дружески. Но это ведь на прощание. Нам сейчас можно…

Сбросить автомобиль на орбиту – нетривиальная задача. На грузовиках такого класса нет системы откачки воздуха из трюма, она там просто не нужна. И когда Дана приоткроет аппарель, в трюме начнётся торнадо. Поэтому Борисыч наспех крепит машину и погрузчик, которым он меня отсюда вытолкнет, а я тем временем сливаю жидкость из системы охлаждения, чтобы вдруг не разорвало. Чего-нибудь все равно порвёт где-нибудь. Но чем Машка конструктивно хороша: что её не убивает, то делает сильнее. Для полёта в атмосфере я машинку как следует подготовил, а после космического – учту недоработки и всё исправлю.

Борисыч лезет в погрузчик и пристёгивается, я кое-как забираюсь на откинутые передние сиденья машины поперёк – в скафандре иначе не получится, – и растопыриваюсь там покрепче.

– Сообщение отправлено, принято и понято, – слышу голос Даны. – Открываю. Держитесь, ребята.

Пошла аппарель, пошёл воздух, машину начинает трясти, я вижу в приоткрывшуюся щель голубую-голубую, ничуть не хуже Земли, базовую планету корпорации, а потом у меня стёкла покрываются наглухо изморозью – и всё, шоу окончено.

– Отстегиваю, – это Борисыч. – Так… Готово. Внимание, сейчас толкну.

– Ты погрузчик не забыл привязать? – это Дана. – Сам смотри, не улети!

– Я Борисыча возьму на борт, конечно, но внизу ему не обрадуются… Да и надоело мне спасать этого старпёра. Сколько можно, право слово.

– Вот ты язва. Толкаю!

– Поехали…

Чувствую движение. А потом тело становится легче, легче… Я в свободном полёте. Если всё будет нормально, нам с Машей болтаться тут больше часа, пока за нами подгонят корабль снизу, успеем совершить полный виток, прямо как первый космонавт. Только он в илюминатор смотрел, а я сейчас монитор включу. На мониторе ещё лучше видно.

Страшновато мне, честно говоря. Вроде в машине, а не водитель, так, чемодан. Ничего от меня не зависит.

– Удачи, Алекс.

– Прощайте.

И тишина мёртвая. И я окончательно, совершенно один. И голубая планета подо мной, и нравственный закон во мне, а звёздного неба не видать.

Протягиваю руку, нажимаю кнопку, на корме раздается сухой треск. Ох… Как я боялся, что откажет система, что реактор сдохнет, что ещё чего-нибудь сломается.

– Шесть ноль пятый, вижу тебя, давай пеленг каждую минуту.

– Понял.

Человек на орбите в автомобиле заметнее, чем просто в скафандре – раза примерно в два. То есть в два раза больше, чем никак. Но если он ежеминутно даёт сильнейший разряд, его видно очень хорошо. Все шансы, что за ним прилетят.

И это, знаете, мотивирует. Сначала у нас всё отняли, теперь мы сами всё продули, но именно сейчас, болтаясь в безвоздушном пространстве один, как перст, в этой вселенской безнадёге я вижу какой-то просвет. Друг меня предал, а я его нет. А подруга родину предала, но не предала меня. Парня я убил ни в чём не виноватого, чтобы спасти тех, кого бескорыстно люблю. Ну и кто я после этого?…

Нажимаю кнопку, даю разряд.

– Шесть ноль пятый, спасибо. Уже идут к тебе, держись там.

Как ни странно, я после этого далеко ещё не конченый тип.

Сказано – держись там, – буду держаться.

И мы пока не проиграли.

И вообще, если у человека в наше хреновое время есть красная машина и чёрный пистолет, это как минимум сильно повышает настроение.

А значит, повышает шансы.

И вовсе я не один. Чего это я один? Нас тут целых трое. Мы с Машкой и Тошкой – да, я уже придумал имя пистолету, – ещё себя покажем.

И, надеюсь, понравимся той милой девушке.