В-общем, дом Афонсу не терял даром времени. И был совершенно прав. Ибо вскоре в Гоа пришла весть о возвращении из похода Идалкана во главе пятидесятитысячного войска.

Появление войск Идалкана под стенами Гоа совпало по времени с началом сезона тропических дождей. «Мавры» заполонили всю «Большую Землю» вокруг острова, на котором был расположен город Гоа, и половину трудившихся над возведением стен португальцев пришлось откомандировать на охрану пяти участков побережья острова, особенно удобных для высадки неприятельского десанта. Кроме того, флотилия гребных судов под командованием Антониу ди Нороньи патрулировала прибрежные воды, в то время как сам губернатор португальской Индии денно и нощно наблюдал за укреплением самых слабых мест городской стены. Он не заблуждался насчет поведения городского населения, прекрасно отдавая себе отчет в том, что оно, в условиях и без того весьма трудной обороны будет скорее мешать ему, чем помогать. Разумеется, индусы, составлявшие большинство населения Гоа, нисколько не симпатизировали Идалкану. Однако им было известно, что под его командованием находится войско, значительно превосходящее по численности португальское. Под властью Идалкана им, индусам, жилось плохо, но. страшно было даже представить себе, насколько хуже могла стать их жизнь в случае победы мусульманского владыки, разъяренного их оказанным его войскам сопротивлением… Что же касалось мусульман Гоа, они, естественно, нашли бы сотню способов сговориться со своими единоверцами по ту сторону городских стен.

Идалкан полностью отдавал себе отчет в своем неоспоримом превосходстве. От своих тайных сторонников в Гоа он был точно осведомлен о численности португальцев. Даже принимая в расчет некоторое количество не слишком-то надежных вспомогательных частей гарнизона, навербованных домом Афонсу из туземцев, выходило, что его, Идалькана, войско обладало, если не сорокакратным (как опасались гоаские индусы), то, во всяком случае, двадцатипятикратным (!) численным превосходством над «кафирами». И потому магометанский полководец даже питал надежду добиться своей цели и без применения оружия. Как говорится, чем шайтан не шутит? Дабы облегчить португальцам согласие выполнить его требование — очистить остров — он даже любезно предложил им взамен участок морского побережья под строительство нового форта.

«Передайте Идалкану, что португальцы никогда не отдают назад того, что однажды получили!» — ответил Алукерки посланцу мусульманского владыки. «Если же он немедленно снимет осаду и покинет наши владения — Гоа с округой, — я охотно заключу с ним договор о мире и дружбе».

Кстати говоря, посланца Идалкана звали. Жуан Машаду. Португалец по рождению, запятнавший себя на родине многочисленными преступлениями, он был депортирован из метрополии в Малинди, сбежал с места своего «спецпереселения», в одиночку прошел всю Восточную Африку и Западную Азию, после чего, наконец, нашел себе приют и новое занятие при дворе Сабажу. Все это, впрочем, не помешало беглому португальскому «ссыльнопоселенцу» по секрету передать Албукерки немало полезных сведений. Между прочим, он сообщил губернатору, что мусульмане Гоа постоянно переписываются с Идалканом (в чем их дом Афонсу подозревал уже давно), после чего Албукерки приказал посадить всех «мавров», с женами и детьми, под замок в портовую цитадель.

На следующий день начались военные действия. На протяжении первых недель осады Гоа отчаянно сопротивлявшимся португальцам удавалось удерживать пять мест, опасных с точки зрения высадки неприятельского десанта. Естественно, угроза такой высадки многократно возрастала ночью, ибо под покровом темноты десантные плавсредства «мавров» могли подойти к берегу незамеченными.

Это, в конце концов, и произошло. Ненастной майской ночью, когда неистовые завывания ветра и неумолчный шум хлеставшего с небес сплошной стеной тропического ливня не позволяли часовым на берегу ничего видеть или слышать, к берегу подошла на плотах «десантура» Идалкана, прежде чем португальская стража успела поднять тревогу. Во всех пяти местах высадки пошла невероятная по своей ожесточенности резня за каждую пядь земли. Но к «маврам» постоянно подходили подкрепления, пока смертельно утомленные португальцы не были вынуждены отступить под защиту городских стен.

Однако Идалкан и тут не дал им передышки, денно и нощно утомляя гарнизон все новыми попытками взять город приступом (или, как говорили наши предки, «на копье»).

«Если мы продержимся три месяца, к нам придет на выручку очередной „перечный флот“!» — пытался утешить своих истомленных постоянными боями с полчищами Идалкана подчиненных Албукерки, вынужденный обходиться почти совсем без сна.

Теряющие последние остатки мужества, подчиненные только качали в ответ головами:

«Прежде чем флот подойдет, все мы будем мертвы!»

Численность гарнизона Гоа постоянно сокращалась, по мере того, как численность непрерывно штурмующих город войск Идалкана все прибывала. Причем штурмующие сменяли друг друга, получая возможность отдыхать и восстанавливать силы — в отличие от осажденных, у которых — увы! — такой возможности не было…К тому же обороной стен Гоа теперь были заняты всего лишь пятьсот португальцев, ибо Албукерки отправил всех моряков на борт их кораблей. Сняв с мачт паруса, чтобы спасти их от гниения под струями бесконечного тропического ливня, лузитанские «морские волки» с мрачной покорностью судьбе несли караульную службу в заливаемой дождями гавани. На сердце у них, что называется, скребли кошки. Вздумай Идалкан напасть на гавань, чтобы уничтожить стоящий на якоре флот, у португальских моряков не хватило бы сил оказать «маврам» достойный (а если быть честными — вообще мало-мальски серьезный) отпор.

Возможно, именно это соображение побудило Албукерки все-таки уйти из города. 23 мая, вскоре после полуночи, его «орденансы» в полной тишине погрузились на все имевшиеся в распоряжении губернатора корабли. Тиможе был отдан приказ убить всех мусульман, сидевших под замком в портовой цитадели. Старый пират охотно взялся за привычное для него дело, однако, как всегда, слукавил — самовольно нарушил приказ о поголовном истреблении заключенных. Обезглавив всех узников мужского пола, он снял с сидевших вместе с ними под замком женщин и девушек все украшения, переодел их в мужское платье и — тайком, чтоб Албукерки не узнал! — переправил их на свои лодки и суда.

На следующий день торжествующий победу Идалкан, под звуки воинственной восточной музыки вступил в Гоа. Как человек отнюдь не глупый, он сказал себе, однако, что ему, вернувшему под свою власть этот важный портовый город, было бы невыгодно продолжать враждовать с португальцами, и потому отправил своего двоедушного клеврета Жуана Машаду к Албукерки с новыми мирными предложениями.

«Пока он не вернет мне Гоа, ни о каком мире не может быть и речи!» — заявил губернатор. «Я завоюю Гоа обратно, и город с округой будет навечно принадлежать королю Португалии!»

«Да он — сын самого шайтана[63], не иначе!» — воскликнул Идалкан, услышав ответ Албукерки.