села, наблюдая, как аптекарша ставит чайник и вытаскивает жестяную баночку.

– К сожалению, у меня нет настоящих зерен… – виновато обратилась аптекарша к Хульде.

– Конечно, – сказала Хульда, не переносившая запаха цикория, но ей не хотелось, чтобы госпожа Лангханс из-за нее беспокоилась. – Откуда взять, если не воровать?

– В том то и дело, – с облегчением констатировала аптекарша и наполнила керамический фильтр порошковым заменителем. – Что творится с ценами! Хуже чем во время войны. – Она залила кипящую воду в фильтр, подождала, пока кофейник наполнится и, поставив два стаканчика на столик перед Хульдой, разлила в них напиток. Стекла ее очков запотели от пара.

– Молоко?

– Нет, спасибо, – сказала Хульда, роясь в кармане пальто. Вытащив два маленьких пакетика с надписью «Кафе «Винтер», она подала один госпоже Лангханс, надорвала другой и высыпала сахар в кофе.

Аптекарша повторила за ней. Второго стула в кухне не было, и она уселась на подоконник. Кряхтя, госпожа Лангханс оперлась спиной об оконное стекло. Сзади нее во дворе лохматый куст колыхал листьями на осеннем ветру.

– Целый день на ногах, но и вы, наверное, тоже.

– Мне не приходится так много стоять, как вам, – объяснила Хульда. – Вместо этого я часами просиживаю на корточках на полу или на краешке постели.

– Но вы любите свою работу, я права?

Хульда кивнула:

– Конечно. А вы?

Госпожа Лангханс наморщила лоб. Она дула на кофе и размышляла вслух:

– Мне нравится помогать. И работа с лекарствами, взвешивание, смешивание – это все древнее ремесло. Однако иногда меня раздражает, что я большую часть времени скорее продавщица. Не поймите меня превратно, я люблю людей. Здесь, в округе, я знаю чуть ли не каждого. Но… – протянула она, подыскивая слова.

– Вы тоже с удовольствием работаете мозгами, – улыбнувшись, закончила за нее Хульда. – Во всяком случае у меня так. И хотя я получаю удовлетворение от того, что постоянно помогаю новой жизни появиться на свет, мне иногда недостает ситуаций … для мышления. Часто я просто детская медсестра. Моя профессия очень почетна, разумеется, но все равно иногда я мечтаю о большем влиянии, большей ответственности… – теперь и ей стало не хватать слов: она не желала, чтобы ее речь звучала пафосно.

Госпожа Лангханс с интересом смотрела на нее, попивая кофе.

– Я вижу, мы друг друга понимаем. – проговорила она. – Какая жалость, что в наше время высшее образование не было для женщин само собой разумеющимся. Тогда бы из нас обеих наверняка вышли неплохие врачихи.

Хульда улыбнулась. Женщина высказывала вслух то, о чем Хульда и сама втайне думала. Слушая госпожу Лангханс, она размышляла: почему, ну почему в ранней молодости ей не пришло в голову попытаться побороться? Ведь тогда были женщины, которые добивались права слушать лекции, сидя в университетской аудитории. Да-да, они просто не позволяли себя выпроваживать, и, если их просили на выход, они возвращались – попросту заходили через запасную дверь. Многие договаривались с наиболее либеральными профессорами, и те давали им разрешение на учебу в качестве вольнослушательниц. Некоторые из таких женщин получали даже мелицинское образование и теперь работали врачами в частных клиниках.

Почему она, Хульда, не проявила тогда достаточно решимости, почему не пошла по их стопам? Тем более что факультеты еще перед войной официально открыли свои двери для студенток. Впрочем, она никогда не получала должной поддержки от матери: Элиза Гольд все время подчеркивала, насколько бессмысленна для женщин долгая учеба по специальности. Ведь Хульда все равно скоро выйдет замуж. Отец, человек куда более широких взглядов, не встал бы у нее на пути, но к тому времени он уже не жил с ними. Незаметно отец самоустранился из жизни дочери и был очень сильно занят своим искусством, частыми выставками, борьбой за награды в области живописи, чтобы еще и поддерживать карьеру Хульды. Хульде пришло в голову, что очень давно они не виделась, и неожиданно она почувствовала потребность позвонить отцу и спросить у него совета (в позапрошлом году он установил телефон в своей квартире в Шарлоттенбурге). В конце концов это он нашел ей пациентку в квартале Шойненфиртель! Так что, почему бы ему, черт побери, не поинтересоваться у дочери о ее делах, о работе с еврейской семьей, в которую он отправил Хульду без предварительного обсуждения? Беньямин Гольд в своем репертуаре: ждали его, а не наоборот!

– …У вас, как у акушерки, тоже хватает ответственности. – Размышления Хульды прервал голос госпожи Лангханс. – Вы молниеносно принимаете решения, ваши действия решают успешный исход родов и дальнейшее состояние рожениц, ведь так? Эти женщины зависимы от вас, они доверяют вам самое дорогое.

Что-то в словах аптекарши заставило Хульду содрогнуться. Она вспомнила Тамар Ротман, отчаяние в глазах молодой женщины при последнем их разговоре. И тут стены маленькой кухни начали надвигаться на нее. Хульде не хватало воздуха, скудная мебель стала расплываться перед глазами.

– Вы совсем бледная, – как издалека послышался голос госпожи Лангханс, и Хульда торопливо сделала большой глоток из из своей чашки. Поморгала: постепенно к вещам возвращались прежние цвета.

– Не похоже на обычную головную боль, – заметила госпожа Лангханс, испытующе глядя на Хульду.

– Это не боль, – сказала Хульда, внезапно ощущая потребность рассказать этой женщине, что у нее на сердце. Она будет слушать Хульду, это она чувствовала, не будет ее осуждать, как Карл, не будет вставлять едкие комментарии, как Берт.

– Я оставила человека в беде, – тихо начала она. – Речь идет об одной семье, из которой исчез ребенок. Я приняла роды, ребенок этот был жив-здоров, а через два дня, в субботу, его словно корова языком слизала. Мать дома, ребенка нет… И вместо того, чтобы сообщить в полицию, я предоставила женщину самой себе.

– Полиция! – Госпожа Лангханс сделала пренебрежительный жест, который явственно показывал, как она оценивает работу полиции. – Если уж полицейские не справляются с таким маленьким ограблением как это, как вы думаете, чего бы они добились?

– Тем не менее, – Хульде вдруг непременно захотелось объяснить, как неправильно она поступила. – Я позволила чужим людям выставить себя за дверь, возможно, даже запугать.

– Это на вас не похоже.

Хульда удивленно посмотрела на аптекаршу:

– Вы правы. Это для меня совершенно нетипично, ведь я обычно тут же начинаю докапываться до истины. Кое-кто даже думает, что я слишком любопытна, но теперь ему не нравится, что я сижу и не дергаюсь…

– Кое-кто? – развеселилась госпожа Лангханс. – Это может быть только мужчина, который не имеет понятия, о чем говорит.

– Совершенно верно! – Хульда тоже засмеялась.

Госпожа Лангханс снова посерьезнела:

– Что вы собираетесь делать? Прошло всего два дня, пока у вас есть