Пользовалась она сумасшедшей популярностью у мужчин – только замужем была четыре раза. Как говорила ее мама – мужиков должно быть столько, сколько Б-г даст. Даже если любовников придется считать на компьютере. Пока хороший не попадется. Вот этот самый ее Костя ей в конце концов и встретился. Украинец по национальности. Или, для непонятливых, щирый хохол. Замдиректора режимного института и спец по лазерам. С допуском черт знает какой степени секретности. Который женился на ней не глядя через неделю после того, как она в его институт устроилась вахтером – со своей внешностью и аристократическими манерами. Что не мешало ей при необходимости засветить кому угодно в глаз и перематерить так, что одесские биндюжники могли бы гордиться таким ее профессионализмом в этом нелегком деле.

Сын ее, Миша, жил в Калифорнии. Почему ее к нему не выпустили – непонятно. Но их, которые сидят сверху, мышление понять вообще сложно. Исходно была она радиожурналистом. Потеряв допуск к профессии после подачи заявления на выезд, зарабатывала как могла. Но делала это с таким шиком… Костю можно было понять. Пара была еще та. Она – гибкая, смуглая брюнетка. Он – широченный, крепко сколоченный, конопатый, сивой масти. Багира и Балу. С поправкой на то, что у Киплинга пантера была мужиком, что ясно демонстрирует американская версия «Маугли». Самэц. Пантер. Поскольку Багира в Индии – мужское имя. Но в отечественной версии «Книги джунглей» это персонаж как раз женский.

Так вот, муж-замдиректора был легок на подъем, не ссорился с ней никогда ни по какому поводу и вообще был мужиком. С большой буквы М. Попытки органов осторожно контактировать с ним на тему неправильного поведения жены он пресек мгновенно. Вежливо объяснив, что раз она его жена, то это закрывает обсуждение. Касательно гостей, которые к ней – и, стало быть, к ним обоим – в дом ходят, включая американских сенаторов и прочую публику такого рода, то это ее гости. И ходить они будут. Что до него лично, то, понимая ситуацию и помня про секретность и допуск, он с ними на профессиональные темы не разговаривает. Хотя, как и положено хозяину, помогает накрывать на стол и здоровается со входящими. И если это не устраивает, то его, в принципе, можно уволить. Поскольку за работу он не держится.

После чего его не только не уволили, но пальцем не тронули. Не потому, что нашла коса на камень. А потому, что говорил он чистую правду. Секретов никому не сдавал. Да ими никто и не интересовался. И был готов уйти с работы куда и когда угодно. Но без него институт можно было закрывать. Со всеми лазерами вместе взятыми. Поскольку головой и руками там был именно он. А не дряхлое партийное существо из руководства Академии наук, которое было директором.

Что есть урок правильных отношений человека и системы. Вне зависимости от того, какой пост этот человек занимает в системе. А также вне ее. В конечном счете, все в стране развалилось, и они оба с кошкой спокойно уехали в свою Калифорнию. Где он продолжил заниматься своими лазерами, живя с ней так же спокойно-оптимистично, как и в Москве. И тихо помер в свой срок. Сильно старше ее был.

А она, несмотря на то, что уехала в возрасте, который в Америке считается абсолютно неперспективным для трудоустройства, была взята на работу с лету. Поскольку была оптимистична, энергична и готова вкалывать на любом месте. И на момент написания настоящей книги работала на двух работах и танцевала в местном женском самодеятельном коллективе, с выездами на гастроли в Мексику и Канаду. Чистый хеппи-энд.

Так вот к чему все это: Лера Бабаева в спорах о разделе западных посылок не участвовала ни-ко-гда. И в самих разделах тоже. Хотя входила в верхний эшелон отказного движения. За который на Западе боролись персонально, по фамилиям. Пристально наблюдая за жизнью этих людей, чтобы чего с ними из-за очередной флуктуации и обострения властей предержащих не случилось. Не участвовала она из принципа. Противно ей это было. Привыкла сама на себя полагаться и сама себя кормить. И была она такая не одна.

Человек, где бы он ни оказался и как бы ни сложилась его жизнь, обустраивает под себя окружающую среду. Даже если он Робинзон. Живет на необитаемом острове. И кругом сплошные тропики, пираты и карибы-людоеды. Что мало соответствовало положению отказного движения в СССР. Народу в нем оказалась тьма. Остров, как у Стругацких, обитаемый. Времена на излете характерного для предшествующих эпох зверства. Ну, и с климатом тоже ничего. Автору довелось много путешествовать по Америке и Израилю, периодически попадая и в места, расположенные много южнее.

На фотографиях в глянцевых рекламных журналах, «Вокруг света» и «ГЕО» Карибы, Эфиопское нагорье и юг Аравийского полуострова – рай. Если не попадать в тропический ливень или хамсин. Средних размеров песчаную бурю или ватную парилку посреди ночного (!) океана. Сентябрьский ураган в открытом море или август в пустыне. Где-нибудь посередине между Большим Каньоном и Долиной Смерти. Или снежный шторм с Атлантики. Посреди теплого майского дня. У русской средней полосы есть свои недостатки. Но достоинств…

Так вот, в умеренно неблагоприятных условиях позднего Советского Союза отказники, спрессованные с культуртрегерами и прочими активными евреями, создали свой мир. Еврейский. Как они, родившиеся и выросшие в СССР, не знавшие ни Запада, ни Израиля, его понимали. С лекториями. Походами в лес. Детскими садами. Фестивалем еврейской песни – в знаменитых Овражках. Квартирными спектаклями – пуримшпилями. Юридическими консультациями. Системой взаимопомощи. Самиздатом – лучшим в тогдашнем СССР. Неформальными объединениями.

Из них к концу 80-х выросло все будущее еврейское независимое движение страны. Которое, в конечном счете, переросло в еврейские общины и организации постсоветских республик. А в Израиле породило феномен большой русской алии 90-х и 2000-х. Первой, которая ниоткуда не бежала. Не разрывала контактов со страной исхода. Не была ограблена властями. Что принесло Израилю куда больше, чем можно было предполагать в самых радужных мечтаниях. Дало ли это евреям то, о чем они мечтали? Ну, тут кому как.

Маленькая провинциальная левантийская страна 1990-го с ортодоксами, арабами и восточными евреями, которую впервые в жизни увидел в сентябре того года автор, имела мало общего с Израилем, куда стремился из Советского Союза еврейский отказ. Жаркая летом. Промозглая зимой. Похожая на что угодно, кроме той картинки, которая сложилась у приезжих в голове. На которой Израиль был чем-то между Японией и островом Манхэттен. Как их, по журналам, могли представить себе люди, ни разу не бывавшие ни в Японии, ни на Манхэттене. Что называется, ой-вей. Как там, в Библии, в истории про Моисея? Которому евреи припомнили, что были у них в Египте «и лук, и чеснок, и разные мяса»…

Эмиграция вообще не сахар. Трагедия. Даже если ее в качестве трагедии не понимаешь. Или поначалу не ощущаешь. Ты рвешь связи. Теряешь обустроенную среду обитания. Отказываешься от всего привычного. Друзей и родственников рядом нет. Быта нет. Будущее неясно. И ладно бы тебя окружали те, кто только и думает, как тебе помочь. А не облапошить. Нажиться на тебе, пока ты еще новичок. И ты к тому же не знаешь правил игры. Не понимаешь языка. Подписываешь, что дают, не вникая в суть бумаги. Тем более в примечания мелким шрифтом внизу страницы. Эмигрант по самой природе своей – жертва любого наглого мошенника. Лох – мечта афериста!