– Дар речи пропал, командир? – спросил наконец Капралов.

– Лишь бы дар мата остался, – усмехнулся Балабанюк. – До ветру, командир?

– Отлучусь на несколько часов, – поколебавшись, сказал Вадим. – Мне не звонить без необходимости. Если понадобитесь, сам позвоню. Беру машину – закройте за мной ворота.

– Ты куда? – удивился Балабанюк.

– Работать, – огрызнулся Вадим. – Не к женщинам, не волнуйтесь.

– Да мы не волнуемся, – пожал плечами Капралов.

– Давай, командир, – как-то неуверенно пробормотал Балабанюк. – Работа украшает мужчину. Темнишь ты что-то. Ничего не хочешь сказать?

– Не хочу, – качнул головой Репнин, – чтоб не сглазить. Надо проверить одну версию. К утру не появлюсь – тогда начинайте волноваться.

Окраины Портабеля уже спали. Он ехал по пустым улицам, дважды останавливался, гасил фары. Слежки не было. Он понимал, что Нарбула не бог, его возможности тоже ограничены. Он может не знать, где находится база спецназа. Темными переулками Вадим выбрался к набережной недалеко от музея Волошина, поставил машину на пустую парковку между предприятием быстрого питания и магазином по продаже вин местного завода. Дальше шел пешком, стараясь не выделяться среди гуляющих. До полуночи оставалось больше часа. Фонари еще не погасли. Людей было меньше, чем днем, но ночная жизнь продолжалась. Гуляли парочки, с пляжа доносился не вполне трезвый девичий смех. Крокодилова гора, обрывающаяся в утес, живописно выделялась на фоне звездного неба. Но сегодня в этой «живописи» было что-то зловещее. Светила луна, и гору окружала бледно-желтая переливающаяся кайма, повторяя все ее неровности. Красивая набережная резко оборвалась, и он вышел за границу городка. Гора приблизилась, сделалась объемной и мрачной. Вдоль берега тянулся небольшой дощатый мол. У причала были зашвартованы суда – небольшие посудины, пара ржавых баркасов, моторные лодки. На лодочной станции царила тишина. В будке перед мерцающим экраном телевизора подремывал сторож.

– Лодку дашь на пару часов? – спросил Вадим.

– С ума сошел? – пробормотал плешивый мужчина. – Закрыто все, завтра приходи.

– Мужик, не жмись, на пару часов, я заплачу. Никто не узнает. Обычная лодочка. Чтобы мотор был и весла.

– Тебе зачем, парень, на ночь-то глядя? – сторож пристально всматривался в лицо незнакомца.

– С женой поругался, развеяться хочу. Да не жмись ты, мужик, до Трезубца сплаваю и вернусь… – Он замолчал, затаив дыхание.

– До Трезубца, говоришь… – Сторож озадаченно почесал щетинистую скулу. – Ну, ничего себе, ближний свет…

Сердце бешено забилось – значит, существует такое «географическое» понятие!

– Ага, ты в море с собой покончишь, а меня потом с работы уволят… – брюзжал страж лодочной станции. – У нас, между прочим, уже был такой случай. Один парнишка, вот как ты, с женой поругался…

– Мужик, посмотри на меня, я похож на самоубийцу? – возмутился Вадим. – Прогуляюсь, назад вернусь, не брошусь я в море и лодку не украду… Кто тебя проверять-то будет? – «Может, треснуть его по башке и так уплыть?» – мелькнула не вполне законная мысль.

– Ладно, бери, а то ведь не отстанешь, – отмахнулся сторож. – «Троячок» с тебя. А как ты хотел? Ты меня на служебное преступление вынуждаешь. И паспорт свой оставь. Лодка за баркасом «Стерегущий», дальше по причалу пойдешь, увидишь…

«Лучше бы по башке его треснул», – неприязненно думал Вадим, отсчитывая три тысячи. Справляться с лодкой было не в диковинку – даже с этой дряхлой плоскодонкой, оснащенной стареньким мотором. Он оттолкнулся от сваи, закачался на неспокойной воде. Мотор закашлял, заработал с третьей попытки, и суденышко постепенно отдалилось от пристани. Вадим развернул нос на юго-запад, направился к мысу – крайней точке Крокодиловой горы, на которой обрывалась бухта Портабеля. Прошел не больше трех кабельтовых, заглушил мотор и, сев на банку, закурил. На днище лодки плескалась вода, валялись какие-то гнилые тряпки, весла. Он не спешил, ему некуда было спешить. Докурив, выбросил окурок в воду, еще раз осмотрелся. В бездонной массе воды не было ничего постороннего. Напротив поблескивали огоньки Портабеля, отливали светлячки фонарей на набережной. В восточной части пристани еще шумели – играла музыка на пришвартованной яхте. Вадим извлек со дна весла, вставил в уключины и начал неторопливо грести в сторону мыса.

Гора приближалась. Лунный свет этой ночью был очень кстати. Усилилось волнение на море, лодку закачало. С морской болезнью майор Репнин был незнаком, качка его нисколько не волновала. Ближе к берегу волнение прекратилось. Мыс был рядом. Фактически – здоровенный камень, изъеденный трещинами. Под ним – камни поменьше, хотя и способные, каждый по отдельности, раздавить самосвал. Он размеренно греб метрах в тридцати от скал, заблаговременно огибая мелкие островки. Рисунок береговой полосы менялся каждую минуту. В отдельных местах скалы вздымались уступами, вскрывались террасы, по которым можно было пройти (впрочем, до первой пропасти). Дальше росли отвесные сплошные стены. Иногда они отступали, образуя нечто вроде маленьких бухт. Иногда береговые скалы напоминали груды уложенных друг на друга булыжников. Через десять минут по левому борту обозначились Серебряные ворота. Поблескивала в лунном свете косая арочная скала – забавный и нелепый каприз природы. Впереди показался тот самый Трезубец, за ним – цепочка островков, вдающихся в море. Мглистый свет озарял округу, проблем с темнотой этой ночью не было. Становилось не по себе. Он рискнул подойти еще ближе к скалам и находился уже практически под расщепленной скалой, но не заметил ничего интересного. Скалы громоздились друг на дружку, это было какое-то глухое каменное царство. Впрочем, одну интересную вещь Вадим все же подметил: отвесные стены уже не росли из самой воды, над ней возвышались плоские террасы – где-то узкие, где-то шире, по ним можно было ползти или идти на корточках. Террасы обрывались, перетекали в каменные завалы, сползали в бухты, но, в принципе, там не было ничего непроходимого.

Трезубец остался за спиной, но ни одного подходящего грота не замечалось. Хотя они ведь и не должны быть на виду? Если чего-то не видно с моря, это не значит, что его нет. Оптические обманы никто не отменял. Отдохнув немного, Вадим поплыл обратно. И с этой стороны не вскрылось ничего примечательного. Несколько гротов с арочными сводами, их стоило проверить, но интуиция подсказывала, что там «пустышка». Он возвращался к мысу у Крокодиловой горы. Сместился ближе к берегу и втиснул лодку между скалой и остроконечной глыбой, торчащей из воды, обмотал швартовочный трос вокруг выступа в камне. Можно считать, что спрятал. До ближайшего уступа, торчащего из воды, было метров двадцать. Вадим разделся до плавок, сложил одежду на банку, зажал зубами компактный фонарик, пригодный и для работы в воде, и перелез через борт, стараясь не плескаться. Кожа покрылась мурашками – сказывалась осень, днем на солнце вода теплее. Бесшумно проплыв вдоль берега, он вскарабкался на вылизанный морем окатыш, с него перебрался на плоский козырек в скале и начал ползти по нему, пока тот не стал безнадежно узким. Затем снова спустился в воду, поплыл, прижимаясь плечом к шершавой скале. Несколько раз Вадим взбирался на террасы, карабкался по ним, потом сообразил, что плыть под скалой проще, а если устанешь, то можно отдохнуть на ближайшем островке…