Потом он замолкает. Зачем-то меняет местами туфлю номер один и туфлю номер два, от набойки на старомодном — сколько же лет прошло? десять? ничего удивительного — каблуке отколупываются и с сухим шелестом падают на пол комочки земли.

Я все прекрасно вижу, пожалуй, даже отчетливей обычного, вижу, как колышутся от форточного нежного сквозняка его темные волосы, он всегда носит вот именно такую, удлиненную стрижку, в честь сэра Пола Маккартни, вижу, как ритмично вздрагивают его руки, вижу его лицо, мокрое от слез. Я все прекрасно слышу, пожалуй, даже отчетливей обычного, слышу негромкую музыку из радиоприемника, укрывшегося за занавеской, слышу тяжелое дыхание, свое и его, и опять какие-то слова. Только вот разобрать я их почему-то не могу, что-то мне мешает. Может быть, пачка сигарет в кармане его полосатой рубашки, может быть, отсвечивающая тускло квадратная пряжка ремня на его брюках, может быть, крепко зажатый в моем кулаке тяжелый пестик из латуни. Может быть, его выставленные вперед руки, может быть, его перекошенное от ужаса лицо, может быть, глухой удар его тела о доски пола.

Я усмехаюсь. Даже несколько раз хихикаю вслух. Оказывается, я тоже умею осуществлять свои планы.

Подтаскиваю ближе черную оранжевую канистру с бензином, в гараже всегда стоит несколько канистр, для заправки газонокосилки, бензопилы и прочих садовых нужд, отворачиваю крышку, и сразу вот этот запах — приторный, удушающий. Но нестрашно, я сейчас выхожу.

И я выхожу, прихватив собранную за длинный день сумку, хорошая спортивная сумка, в нее помещается много вещей.

На улице темно. Никакой луны, никаких звезд. Белым шаром фонарь на улице, да окна Дома светятся желтым и оранжевым — у хозяйки Розалии Антоновны в спальне оранжевые занавески. Обхожу Флигель по периметру, с изрядно полегчавшей канистрой.

Пустую, отношу ее обратно в гараж. Маскирую за двумя полными. Возвращаюсь к Флигелю. Чиркаю спичкой о коробок.

Сумка на плече, калитка в пяти метрах, ничто не мешает мне уйти быстро-быстро, как я хочу.

добавить комментарий:

Umbra 2009-06-26 11.40 am

Если я о чем-нибудь и жалею, то это о том, что мы встретились поздно, и я никак не могла помочь тебе в те страшные дни. Прошу тебя принять от меня то немногое, что я в состоянии предложить сейчас — заботу, защиту, нежность, понимание. Я знаю, что нужна тебе, я хочу быть по-настоящему рядом сейчас, пожалуйста, разреши мне. С любовью. Твоя.

SaddaM 2009-06-26 11.53 am

Опаньки! Афффтор! Так ты, сердечко мое, поджигатель?! Нарядно, ничего не скажешь. И папашку — фьють!

* * *

— Ага, сестричка, добилась-таки своего! — угрожающе поприветствовала Марго наспех курящую меж больничными этажами Лильку. — Поздравляю!..

Марго была прекрасна. Очевидно, она решила добавить красок в бедноватый больничный интерьер, и у нее это получилось хорошо: лимонно-желтый шелковый костюм и фиолетовые украшенные стразами и вышивками мюли[29].

Лилька удивленно захлопала лысоватыми ресницами. Она если чего своего и добивалась в последнее время, так это привлечения мужского внимания известного городского поэта и прозаика Перламутрова, подвизающегося аспирантом у них на кафедре, но, во-первых, безуспешно, а во-вторых, Марго знать ничего о прозаике Перламутрове не знает и уж точно не может поздравлять сестру с успехом в его обольщении. Несостоявшемся.

Еще пятнадцать секунд назад Лилька с интересом наблюдала в окно за грязно-желтым трактором, выгребающим неожиданный строительный и прочий больничный мусор из помойных контейнеров. К трактору прилагались рабочие. Один из них — лохматый мужик в почти синем комбинезоне — долго рылся в одном из баков, вытащил оттуда полуистлевшую розу с остатками лепестков и листьев и роскошно подарил стоящей рядом женщине — рабочему, тоже в почти синем комбинезоне. В знак благодарности она щербато рассмеялась, прижав розу к холмистой груди. Решив, что этого недостаточно, поцеловала цветок.

«А все говорят, — думала Лилька, смаргивая слезы зависти, — нет любви, нет любви!..» Для милого дружка и сережку из ушка…

А тут такое.

За агрессивной Маргошей устало поднималась Юля, иногда устраивая себе маленькие передыхи, приблизительно на каждой третьей ступеньке. Там она аккуратно приставляла левую ногу к правой и делала несколько глубоких вдохов-выдохов. Юля в обрезанных по коленку узких джинсах, массивных кроссовках и шелковая Марго на каблуках потешно смотрелись вместе, напоминая поп-певицу и ее бодигардшу. Немного не дойдя до поедающих друг друга глазами любящих сестер, Юля выбила из зажатой в кулаке пачке сигарету и алчно прикурила ее, чуть не откусив фильтр.

— Поздравляю, — тем временем склочно продолжала Марго, устанавливая на новенький пластиковый подоконник свою ярко-бирюзовую сумку Birkin от Hermes, — Розка в соседнем отделении лежит. В нейрохирургии… В палате интенсивной терапии, если что. А кого я там встретила, нет слов. Угадай, угадай, нет угадай!.. Правильно говорят, что город — это нахер большая деревня. Юраниного соседа, того самого жирного олигофрена в трико. Я просто чуть не поседела от ужаса, когда он на меня в коридоре уставился… из-под бинтов… окровавленных… «Здрасссьте, говорит, Маргарита Батьковна…» Батьковна я ему, кретину…

— Что случилось?! — ошарашенно просипела Лилька, хватаясь за Маргошин загорелый локоть холодными пальцами.

— Да что там могло случиться. Вздумал по пьяни покататься на трамвайной «колбасе», вспомнить детство. Ну и расхреначил, идиот, к такой-то матери всю башку о рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

— Да нет, дура, с Розкой что случилось?! — в ярости заорала Лилька, с силой сжимая руку сестры.

Марго высвободилась из Лилькиных побелевших от напряжения пальцев, разгладила благородно желтеющий рукав и с достоинством ответила:

— Ты ужасна. Разговаривать с тобой фактически невозможно. Я, по крайней мере, отказываюсь.

Юля добралась до площадки и тяжело дышала, уронив подбородок на грудь под смешной футболкой с принтом: «Спасите слова: ВПРОЧЕМ и ОТНЮДЬ». Глаза она закрыла давно, где-то ступеней за пять, где остался и окурок, раздавленный кроссовкой.

— Юльк, а с тобой что? — в панике заметалась Лилька, нервно расстегивая и застегивая молнию своей спортивной куртки.

Юля, не открывая глаз, проговорила:

— Не волнуйся, Лиля, уже все под контролем. Насколько это возможно, конечно. Я просто дико устала, не спала ночь. Розку в саду сильно ударили по затылку чем-то типа тяжелого железного прута, а потом по лицу, и так несколько раз. Флора ее нашла вчера вечером, да, нашла, несчастный ребенок… В дальнем углу Сада, рядом с черной калиткой. Ее экстренно прооперировали в ночь, сам Спасский делал, все прошло очень хорошо. Думаю, обойдется. Она сейчас от наркоза как раз… В реанимации, в общем.

— А… кто это? сделал? — в ужасе спросила Лилька, облокотившись на ядовито-зеленую стену и схвативши себя поперек туловища обеими руками. — По голове?.. По лицу?..