Набережные Сены имеют более обжитой вид, чем берега Луары. Вместо полей – прогулочные зоны, вместо цапель – голуби, вместо велосипедистов – семьи с колясками. Мы едем, и город-спутник сменяется городом-спутником – для меня это терра инкогнита: булыжно-серая река, по берегам коробки высоток, лотки и киоски, мужики курят, сидя на земле, и окликают нас. Я привыкла к деревням, к захолустью, а не к цементным просторам, где под деревья выделены крошечные пятачки.

Здесь уже ничем не пахнет. Знаю, некоторые говорят, будто Париж воняет бычками, или мочой, или бензином, но меня на подъездах к столице поразил как раз не запах, а отсутствие запаха. Я еду на велике, закрыв глаза, и в воздухе больше нет ни пыльного аромата полей зерновых, ни прогорклого духа стоячей воды, ни свежего и сильного запаха деревьев с мощными корнями. Вдобавок запахи не накладываются друг на друга – они идут один за другим, как в лото: собачьи какашки; пиццерия; помойка; женские духи; выхлопные газы. Они не смешиваются, а так и висят отдельно.

Хакима:

– Почему столько людей живут здесь, хотя в Фонтенбло полно места? Там ещё и красивее.

– Да, но дальше.

– Дальше откуда?

(Сегодня утром на выезде из леса Фонтенбло мы минут десять стояли, не двигаясь, пережидая, пока огромный олень соизволит подняться с середины дороги.

– Это как в «Сафари-парке», – пробормотала Астрид, шмыгнув носом. – Дуждо постояддо пропускать животдых, а оди как специальдо ложатся да середиду дороги.

Я никогда не видела оленя так близко. Плотный, как лошадь, с таким же надутым животом, но ноги длинные и тонкие, а бархатистая кожа облегает каждый мускул, каждую косточку, как трико. Он неловко встал, размахивая головой, и спокойно пошёл есть лишайники с дерева.)

– Дальше от Парижа, – ответил Хакиме Солнце.

– Но что такого в Париже, что всех туда тянет?

– О, вот увидишь… Париж великолепен.

– Откуда ты знаешь, Мирей? Мне казалось, ты была там только лет в семь.

– Да, но я почти везде прошлась в Гугл-картах.

– А, ясно.

Вот подстава: навигатор не хочет включаться. Вчерашняя молния разнесла солнечный зарядник, и я не смогла накормить любезного спутника.

– Колбасенции, наш штурман сдох. Так что едем дальше вдоль берега, вариантов нет.

Атмосфера в нашей бравой команде всё мрачнеет. Солнце всерьёз начинает уставать. Сегодня утром на моё «Кадертыкак» он сказал: «М-м-ничего, руки только и плечи болят», а я его знаю, он явно преуменьшает. Само собой, вряд ли ему удалось нанести мазь в лесу Фонтенбло… Я бы с радостью тушила пожар всю ночь, но он ни о чём меня не просил, а не могу же я самовольно назначать себя пожарным. Мерзкая Астрид продолжает шмыгать и чихать, а Хакима крутит педали, растрачивая силы на то, чтобы жалеть Астрид и хныкать, что надо всё-таки остановиться: «Мирей-о-бедная-Астрид!» Людям, которые нас узнают, машу теперь одна я.

Мост за мостом, набережная за набережной, сверху стальное небо, рядом чахлая река – не сказать, чтобы это был лучший день нашего путешествия.

Когда же мы наконец решаем остановиться, покупателей совсем мало, и никто не несёт нам подносы с сырами и шоколадками. Элен Вейра предупреждала меня: «Имейте в виду, сегодня журналистов, скорее всего, будет меньше. Они готовят репортажи про праздник для завтрашних новостей. Все стажёры, которые бегали за вами в надежде на сколько-нибудь оригинальный материал, теперь разосланы по казармам, авианосцам и командам пиротехников, готовящих салют у Эйфелевой башни».

Хотя нет, вон пара мотоциклов всё же едут за нами, едва мы трогаемся дальше.

– Алло, Мирей, это мама. Я только что прочла газету. Вас что, вчера ударила молния?!

– А, ну да, забыла сказать в утренней эсэмэске.

– Но, с вами же ничего не случилось, правда?

– Случилось: мы теперь мутанты. Наш айкью подскочил на 100 баллов у каждой, и мы умеем телепортироваться в любую точку Вселенной.

– (Вздох.) Мирей, утром полиция приходила. Взяли у нас показания по делу Мало. И… они сказали, ты с ними уже общалась?

– М-м-мда, утром мы виделись с полицейскими.

– И видимо, ты рассказала им, будто несколько лет назад украла у Мало подарок от матери перед её смертью, фотоальбом или я уж не знаю что, и потом сожгла?

– А, ну да, какой гнусный поступок. Мерзкая Мирей.

– Мирей, ты соврала полиции?

– Видишь ли, просто надо было, чтобы они думали, будто у него есть причины на меня злиться. А то обошлись бы с ним жестко.

– Ты что-то слишком добра к этому придурку.

– Да. Потому что поняла, что мне так выгодней.

По времени мы должны быть уже в Шуази-ле-Руа; каждый оборот педалей – каторга, каждый зигзаг – пытка. Молчат теперь все. Хакима, я чувствую, всё больше скукоживается, будто Сена несёт её прямо в чрево страшного зверя, как слюна по пищеводу. Солнце теперь едет позади, далеко позади; каждые десять минут мы останавливаемся, чтобы его подождать.

– Кадер, ты как?

– Мхм…

– Так, всё! Остановка.

– Прикалываешься? – вскидывается Астрид. – Когда я или Хакиба говорю, что у дас серьёздые проблебы, бы едеб дальше, зато если у Кадера плечо заболело, тут…

– Я или Хакима говорим.

Астрид ворчит, но я вижу, что она и сама рада привалу – они с Хакимой сразу же убегают на поиски булочной.

Тем временем я сажусь рядом с Солнцем – на случай, если он попросит как-то помочь. У него динькает телефон: видимо, что-то пришло – письмо или эсэмэска. Он разблокирует экран. Это снапчат. Я смотрю краем глаза – всё длится три секунды. Это подружка Джамала, Анисса. Точнее, это Анисса в зеркале своей ванной комнаты. Голая.

Он выключает телефон и кладёт его рядом. Я, вся пылая, с угольком поперёк горла:

– Если хочешь, я тебя оставлю, ну… если тебе надо что-то там посмотреть.

Он смеётся:

– Нет, спасибо, не надо. Мне там не на что смотреть.

– Ты, э-э, встречаешься с Аниссой или как?

– Нет, что ты. Просто она постоянно мне что-то шлёт. Я не отвечаю. Джамал – мой лучший друг, ещё со школы, я не буду встречаться с его девушкой.

– А с кем-то вообще встречаешься?

– Нет, Мирей… Вообще, хочешь честно? Ты меня видела?

– Ну да, разумеется.

Он горько усмехается. Я продолжаю с напором:

– Но ты бы мог, а? То есть я хочу сказать… Вообще не это главное. Но даже если бы и это, ты бы ведь мог, так?

– Какая ты любопытная! Да, я могу, если тебя это интересует.

Разражаюсь на 0 % натуральным смехом: