– Нет, пойдём в кедах.

– Но почему?

– Вдруг придётся бежать.

В 9:00 мы въезжаем на окружную, в 9:30 – в Шестой округ, прямо напротив Сорбонны. Почему мы едем через Сорбонну, Мирей? А, да так. Здесь моя мать…

По правде говоря, это просто старое светлое здание, и всё. Наверное, внутри красиво. Только сейчас оно закрыто из-за праздника.

И вот мы гуляем по тротуарам, забрызганным солнцем сквозь ветки.

– Мирей, а здесь ты тоже была на Гугл-картах? – без конца спрашивает Хакима.

– Возможно. Но это не то же самое. На Гугл-картах машины не бибикают тебе каждые пять минут и люди не толкаются, а стоят неподвижно с размытыми лицами.

– Как вон тот! – восклицает Хакима, показывая на курящего у подъезда парня.

Астрид спокойно толкает перед собой коляску Солнца. Сегодня утром он шепнул мне, что, кажется, потянул связки в плече. И попросил меня размять. И я помассировала Солнцу плечо. Я массировала плечо Солнцу (просто приятно повторить ещё раз). Я сказала «Авостальномкадертыкак, смог намазать крем?» Он ответил: «Да, спасибо, Мирей» – и улыбнулся.

Не знаю, сработал ли массаж. В любом случае мы остановились у аптеки, и он купил согревающий пластырь.

– Забавно, – удивляется Хакима, – здесь нас не особо узнают.

Тут, надо сказать, большую часть времени люди вообще на нас не смотрят. Они идут по праздной жаре выходного дня, задрав голову или рассеянно глядя под ноги. Семьи, гуляющие по большому бульвару, где мы идём, – Сен-Мишель, как сообщает размалеванная граффити табличка, – часто обуты в одинаковые кроссовки – отец, мать и дети.

– Восхитительно! – восторгается Астрид. – Правда, Мирей? Смотри, какие дома, прямо корабли. Ого! Гляди, Космический захватчик![9]

Ангина у Астрид отступила быстро, и теперь энергия бьёт из неё ключом, будто она только что выздоровела после тяжёлой болезни.

Люди на балконах кораблей-многоэтажек курят или говорят по телефону, опершись на перила и глядя в горизонт. Из всех магазинов на бульваре открыты только две букинистические лавки, где ещё торгуют подержанными комиксами – их и листают посетители. В этом городе столько собак. Рядом с банкоматом девочка-цыганка просит милостыню. Машины пролетают на красный. Нас задевает пара: девушка за что-то пилит парня, но ему, похоже, по барабану…

– Смотри, Мирей, смотри, как здорово, что это? Прямо как Нотр-Дам.

– Нотр-Дам и есть.

– Ты и здесь была на Гугл-картах?

– Да, Хакима.

– Гляди, Мирей, просто невероятно, все эти витражи, а какие цвета…

Не понимаю, почему Астрид всё только восторгается и ни капельки не боится. Она, правда, всего лишь идёт на концерт своего «Индокитая», а не объявлять толпе, что Клаус фон Штрудель её отец или что генерал Шегуб – душегуб. Хакима и Солнце больше молчат, как и я. До полудня делать нечего – только шататься по улицам.

– Пойдёмте лучше на парад смотреть.

Парад нам быстро надоедает: мы ничего не понимаем, а гипнотический марш солдат действует на нервы. Солнце, напротив, всё понимает, и по горьким складкам вокруг рта можно догадаться, что он предпочёл бы опять оказаться под грозой между Монтаржи и Фонтенбло, только бы не видеть, как его бывшие коллеги делают то, чего он никогда уже не сможет.

– Гляди, Мирей, лошади! Как здорово украшены…

Отдельные люди нас всё-таки узнают и делают селфи на нашем фоне. Одна группа телевизионщиков случайно натыкается на нас и спрашивает о впечатлениях от парада. Мы отдаём им Астрид, потому что она говорит ровно то, чего им хочется: великолепно, монументально, особенно под этим ярким солнцем… О! Самолёты! И сине-бело-красный хвост за ними! Вот это да! Журналисты улыбаются.

Час близится. Главный вопрос: принимать или нет предложения всех этих парикмахеров и стилистов, которые хотят нас преобразить? Моё колбасное «я» кричит, что нет – мы должны идти туда какие есть, как в Клюни, в длинных платьях, безо всяких причёсок, со всеми нашими торчащими складками и не маскируя прыщей. Симона де Гуж права: это позор, что нас хотят переделать в принцесс.

Да, конечно… Но есть Клаус, там будет Клаус, которому я скажу: «Я твоя дочь». Такой повод извиняет некоторые преображения, нет? Хотя, разумеется, в глубине, в самой глубине души я бы, конечно, хотела, чтобы можно было пойти туда как есть и все бы восклицали: «Ах, прямо принцесса, да, именно такая, она же ничего не делала нарочно, это её естественная, феминистическая красота». Что и говорить, это был бы лучший вариант!

– Гляди, Мирей, обалдеть, они так ровно держат ритм! Наверное, тяжело такому научиться.

Ботинки солдат взлетают с идеальной синхронностью, и ноги скрещиваются ровно, как нити в ткацком станке: клак, клак, клак. Солнцу уже никогда не стать частью этого станка, у него остались лишь руки, чтобы хлопать, но он не хлопает, а пристально смотрит на вертолёты телевидения.

– Не так уж это и трудно, Астрид. Мы вон всю неделю держали ритм.

– Да, но всё-таки не до такой степени… Смотри, это кто такие?

– Студенты Высшей политехнической школы, – бормочет Солнце.

У них тёмно-синие мундиры. Чем-то напоминает форму Габа. Все они светятся от гордости, старательно сдерживают улыбки. Овации продолжаются. Дама рядом с нами говорит подруге, что её племянница Леопольдина учится в Политехе и надеется тоже попасть на парад в выпускном году.

– Ну что, валим? – предлагает Солнце.

И мы уходим. Большинство улиц перекрыто; за заграждениями отряды безопасности, будто огромные насекомые в клетках, следят, не замышляем ли мы теракт. Час или два мы слоняемся без дела между домами-кораблями, натыкаемся на скверы и тёмно-зелёные тумбы-фонтанчики, пьём ледяную сладковатую воду. Даже Астрид под конец затыкается, предварительно обозвав нас занудами – как-никак мы в Париже, и нужно этим пользоваться, а не ходить с лицом покойника.

– Ты что, не волнуешься, что ли? – спрашивает её Хакима. – Ты же увидишь «Индокитай» живьём!

– Да, конечно, я волнуюсь… Но ещё я… как сказать… Знаешь, как молоко для капучино, которое взбили. Суперволнуюсь, но сама вся лёгкая-лёгкая и будто из пузырьков. Понимаешь?

Мадемуазель Молоко-для-капучино в итоге первая идёт переодеваться в общественный туалет. А общественные туалеты в Париже – это не дырка в полу с конической инсталляцией из дерьма, символ отдыха в глубинке. Тут, как только ты выходишь, кабинка автоматически моется сверху донизу струёй воды. Но, поскольку мы были не в курсе, Астрид оставила наши платья в кабинке. Так что теперь они мокрые и пахнут хлоркой.