Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он кожей почувствовал ее грудь, соски и, застонав от удовольствия, закрыл глаза, уже ощущая ее нежное лоно. Губы их соприкоснулись, дыхание слилось.
— Хочу больше всего на свете! — пробормотал он и страстно прижал ее к себе.
Она тоже обняла его, но вдруг отстранилась, взяла его за руку и поднялась.
— Пойдем!
Они выбрались из воды, укутали друг друга полотняными кимоно, промокая влагу, и легли на циновку.
В искусстве любви Аяко была мастерицей. Это Акитада заметил, даже поглощенные огненной страстью, но без упрека или отвращения, а с благодарностью. Его собственный опыт в этой области был весьма ограничен. Два раза он имел интимную связь с женщинами своего сословия, но все получилось нелепо. Женщины требовали полной темноты и не желали раздеваться, Пышные дамские платья с многочисленными исподними одеждами и туго затянутым поясом становились досадной помехой, особенно когда приходилось одновременно воевать с собственными штанами. К тому же обе дамы хранили полное молчание и безучастность.
Случалось ему встречаться с женщинами, для коих любовь была профессией. Они казались более уступчивыми и разговорчивыми, но предавались этому занятию словно через силу.
Аяко не походила ни на тех, ни на других. Любовная игра была для нее чем-то вроде спортивного состязания. Умелыми движениями опытного бойца она направляла его неловкую страсть в нужное русло, трепетными ласками будила невидимые чувства, пока он не вошел в ритм, сделав интересное открытие — оказывается, дарить наслаждение гораздо приятнее, чем получать. Аяко была и учителем, и участником этой игры и отдавалась ей с той же страстью и мастерством, с какими бралась за палку во время тренировочных боев.
Когда она застонала, он понял, что тоже сумел подарить ей наслаждение. Откинув голову и закрыв глаза, прекрасная, как никогда, она забилась в его объятиях.
Акитада улыбался. Счастье переполняло его.
— Ты нравишься мне, Акитада, — удивленно проговорила она.
— Я испытываю те же чувства.
А она, как ни в чем не бывало, продолжала:
— Я поняла, что ты хочешь моей любви, еще вчера вечером, когда ты пожирал глазами мою грудь. Я тоже хотела тебя, поэтому и привела сюда. Многие смотрели на меня так же, и некоторых я приводила сюда, но никто из них мне не нравился по-настоящему.
Это небрежное признание подействовало на него как ледяной душ. Он сел, чувствуя себя уязвленным, оттого что его использовали ради удовлетворения физической потребности.
— Насколько я понимаю, им не удалось оправдать твоих ожиданий, — только и сумел выговорить он и тут же покраснел, осознав, как хвастливо это прозвучало.
— Нет, дело вовсе не в этом. — Она встала, — Пойдем. Другие посетители ждут.
Аяко омылась из бадейки прямо на его глазах, безо всякого стеснения. Ее тело, прежде казавшееся таким прекрасным и недоступным, теперь стало близким и дорогим, чем-то вроде любимой вещи, и мысль эта пугала. В душе шевельнулась ревность. Но разве мог он чего-то требовать? Разве мог позвать се замуж, даже если бы она была не против?
…..Обратно придется идти пешком, — заметил Акитада. — Как твоя нога?
Она показала распухшую лодыжку. Он осторожно ощупал больное место. Повреждение представлялось не слишком сильным.
— Идти сможешь? — спросил он.
— Конечно. — Аяко прошлась, поглядывая на него через плечо.
Он все так же жадно смотрел на ее тело. Чан с водой уже остыл, и пар над ним не клубился, но капельки влаги по-прежнему выступали на шее и лопатках Аяко. Ему захотелось попробовать их на вкус, попробовать на вкус ее саму. Еще раз.
— Ты самая красивая женщина на свете, — сказал он.
Аяко торопливо одевалась.
— Нет. Я слишком высокая и слишком худая. Костлявая, как мальчишка. Вот Отоми у нас красавица. Любой мужчина предпочтет ее мне.
— Только не я, — возразил Акитада.
Она не ответила, наполнила бадейку и позвала его:
— Иди, я тебе помогу.
Но на этот раз Акитада отказался от помощи. Плечи уже не ныли.
— Я провожу тебя до дома, — предложил он, не представляя, как взглянет теперь в глаза ее отцу.
— Не надо, — сухо отказалась она. — У меня еще есть дела.
Такая резкая перемена, внезапная отчужденность смутили его, но он не стал спорить. Они вышли в прихожую. За дощатой перегородкой слышались голоса других купальщиков. Из-за двери выглянула банщица, кивнула и заулыбалась. Аяко ускорила шаг.
— А что же с этими погребенными монахами? Как ты теперь поступишь? — отчужденно спросила она.
Сказка вмиг сменилась уродливой реальностью.
Акитада откинул входную занавеску и вышел на залитую солнцем улицу, пропустив девушку вперед.
— Не имею ни малейшего понятия. Полагаю, с этим может разобраться только губернатор. Я увижусь с ним, как только вернусь. — Он задумался, что-то припоминая. — А что написала твоя сестра вчера вечером, те последние слова о груженом караване — что они значили?
Она отвернулась.
— «Другая жизнь». Отоми и раньше писала их. Не очень разборчиво, потому что была расстроена. А что они означают, я не понимаю.
— Чтобы начать другую жизнь, люди умирают, — нахмурился Акитада. — Думаю, тебе надо хорошенько приглядывать за сестрой.
Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Во взгляде ее читалась тревога. Тревога и страх.
Он встал перед ней и взял ее за локоть. Девушка была почти одного с ним роста.
— Насчет того, что произошло между нами… — смущенно начал Акитада, но глаза ее были пусты. Он убрал руку. — Я так и не поблагодарил тебя за монастырское путешествие. А ведь это был храбрый поступок.
Что-то странное и злое промелькнуло в ее глазах.
— Да, понимаю. Для девушки действительно храбрый! — отстранилась Аяко и пошла прочь.
Когда Акитада явился к Мотосукэ, ему сказали, что губернатор рано утром уехал за город покупать лошадей для их предстоящего путешествия в столицу. Печально вздохнув, Акитада отправился к себе в гостиницу, позавтракал и лег спать.
Разбудил его Тора, который до противного громко чесался.
— Выкинь ты это грязное тряпье да сходи в баню! — проворчал Акитада, силясь продрать глаза.
Тора улыбался.
— Это позже. Вы обещали мне помочь разыскать Хидэсато.
Акитада со стоном сел на постели.
— Хорошо. Только сначала найди себе другую одежду.
Вскоре, одевшись чистенько и скромно, они вышли из судейских ворот и направились к югу, в город. День был в разгаре, солнце сияло, и в воздухе пахло весной. Акитада молчал, думая об Аяко.