Я снова стал активно заниматься фехтованием и начал брать уроки у тренера британской национальной сборной Брайана Питмана. Его сын Джастин был моим другом, и он занимал четвертое место в рейтинге лучших фехтовальщиков мира в возрасте до 20 лет, среди будущих чемпионов мира. Мы с Джастином стали спарринг-партнерами – а также иногда собутыльниками.

Фехтование – парадоксальный спорт. У него есть отблеск аристократического прошлого, который пытается нацепить на себя богатая элита. Это очень удобный и ленивый образ мыслей, но скажите, разве ленивые журналисты когда-нибудь пытались называть вещи своими именами, избегая придумывания клише?

Парадокс фехтования заключается в конфликте между доступностью и возможностью. Его следовало бы преподавать в самых агрессивных городских школах, а не распылять на тех, кто просто может себе это позволить. Это не значит, что оно должно стать всеобъемлющим. Просто сеть должна стать шире, чем она есть сейчас. Во многих отношениях фехтование похоже на теннис, особенно в плане самоотдачи и индивидуальной тренировки.

Это, конечно же, и боевой спорт. В прежние времена целью фехтовального поединка было убийство оппонента, и со спортом это занятие имело очень мало общего. У меня есть коллекция старых книг по фехтованию, а также книги о дуэльном фехтовании. Нет более смертоносного способа избавиться от человека – кроме огнестрельного оружия, конечно, – чем пронзить его мечом.

Я брал свой фехтовальный набор с собой на гастроли и в каждом городе, где мы играли, старался по возможности тренироваться и сражаться в местном клубе. Это помогало отвлечься от атмосферы рок-н-ролльного гетто гастрольного автобуса. Я просто приходил и сражался, а потом мы с ребятами из клуба шли попить пивка и говорили в основном о фехтовании и очень мало о музыке, поскольку тем парням не было до музыки особого дела.

Я принимал участие в соревнованиях, когда только удавалось выкроить время, свободное от гастролей. У меня до сих пор хранятся несколько странноватых наград, которые я выиграл в США. Однажды я фехтовал на открытом воздухе во время традиционного американского ренессанс-фестиваля в окружении остроконечных шляп и тучных джентльменов в нарядах викторианской эпохи, кричавших «Давай!» с гнусавым калифорнийским акцентом, на стоградусной жаре. После того, как я вычистил из своего фехтовального набора коровий навоз, мне вручили розетку, на которой было написано: «За доблесть». Эррол Флинн, я круче, чем ты.

На самом деле я действительно брал уроки у мастера фехтования, который тренировал Эррола Флинна и был его дублером в нескольких фильмах. Кажется, этот человек – звали его Ральф Фолкнер – также преподавал фехтование Бэзилу Рэтбоуну и Стюарту Грейнджеру… ну и почти всем остальным в Голливуде. У него была собственная студия Faulkner Studios, расположенная в Восточном Голливуде, в том районе, где сейчас можно задешево арендовать жилье. Думаю, ему было за восемьдесят – и он все еще продолжал тренировать.

У игры на барабанах и фехтования много общего. И то и другое требует темпа, но боевой элемент требует еще и своевременности, которая не зависит от темпа. Своевременность – это способность нанести удар в самое подходящее время. Как, знаете, секрет хорошей шутки заключается в том, чтобы… погодите-ка… в том, чтобы сказать ее вовремя.

В промежутке между намерениями людей, или в промежутке между их последовательными действиями существует время для нанесения удара. Это все равно, что наблюдать за тем, как великий боксер без усилий пробивает себе путь к победе, словно бы читая все намерения своего противника и будучи на два шага впереди. Ральф был не очень подвижен, но скорость и точность его рук были необычайны. Его рука двигалась так, будто в воздухе перед ней была заранее прочерчена невидимая канавка, и я старался изо всех сил, чтобы достичь необходимой точности, вращая острие своей рапиры вокруг потертой алюминиевой гарды и пытаясь попасть в его потрепанный кожаный пластрон.

Из-под маски он выкрикивал команды. Его голос был грубым, и его было довольно трудно понять. Он поднимал маску и смотрел на меня сквозь толстые линзы очков в проволочной оправе: «Выпад Парри четыре, я сказал!».

– А, ну да, – отвечал я.

В Лос-Анджелесе был еще один фехтовальный клуб, управлял которым бывший олимпийский чемпион по фехтованию из Японии Хейзабуро Окава, который был также был чемпионом по кен-до и неплохо играл в гольф. Хорошая координация рук и глаз у него была, правда?

В компании фехтовальщиков я чувствовал себя как дома, поскольку они почти всегда были эксцентричными, умными и любили пиво. Моей главной проблемой в попытке улучшить свое мастерство было отсутствие постоянства в тренировках и обучении. Вы просто не можете чего-то добиться без серьезного вклада со стороны грамотного тренера. Мы все ненадолго вернулись в Джерси, чтобы соорудить следующий альбом, но с тренерами по фехтованию на острове было туговато, так что я строил планы пригласить туда моего приятеля Джастина, чтобы мне было с кем спарринговать.

Хранившиеся у ученых-ядерщиков Часы Судного Дня показывали две минуты до полуночи[16]. Это звучало как название песни. Рональд Рейган рассказывал об «империи зла» в Советском Союзе, а Стив, просто хохмы ради, быстренько накатал эпическую песню, пересказывающую мотивы поэмы Сэмюэла Колриджа «Сказание о старом мореходе».

Песню «Powerslave» я написал, отчасти руководствуясь иронией, она была как частичная аллегория на жизнь рок-звездного фараона, забирающего с собой всех своих помощников, когда он умирает. В конце концов, это всего лишь пустая гробница, так какой же в этом смысл? В моем сердце возникло чувство мрачного великолепия, и начало постепенно становиться тем, что я почувствую под конец тура: «Раб силы смерти…».

Песня зародилась как небольшой гитарный рифф в египетском стиле, а также мне всегда нравился образ, навеянный фразой «подчиненный гитарный усилитель». Немного фантазий и глядения в окно в дождливый день сделали все остальное. Эта же песня дала нам и название для альбома.

Что действительно дал нам «Powerslave», так это Эдди в образе фараона и великолепие сценических декораций привязанного к альбому тура. Мир увидел мумию нашего Эдди, а также гигантскую мумию, которая поднималась с задника сцены в потрясающем финале. Театральность была сенсационной. Для «Rime of the Ancient Mariner» мы переоборудовали ту же самую сцену в старинный галеон. Это были фоны и декорации, созданные в стиле старой школы, в духе сверхнатурализма. Это был, скорее, уже полноценный театр, а не просто вкрапления театральных трюков в рок-концерте. Это был театр разума.