Группа ученых Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе продолжила исследование этого феномена в 2014 году. Для эксперимента были отобраны двадцать три ребенка в возрасте от четырех до десяти лет и тридцать подростков. Все участники выполняли два задания в присутствии матерей и в одиночестве, а затем в сканере аппарата МРТ на фоне демонстрации фотографии матери или незнакомого человека. Младшие дети в стрессовой ситуации демонстрировали более зрелую регуляцию мозговой активности в присутствии матерей или при виде их фотографий.

Но как изменяется этот ответ по мере того, как дети становятся старше? Именно это решила узнать Дилан Ги, работающая ныне в Йельском университете. Предмет ее исследования – созревание нейронных сетей мозга. Как выяснила Дилан, пубертат – это поворотный, решающий период в становлении умения справляться со стрессом. До десятилетнего возраста матерям удается уменьшить активность миндалины детей, стимулируя деятельность префронтальной коры в их мозгу, что позволяет подавлять реакцию на стресс. У подростков в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет присутствие мамы уже не приводило к такому же чуду[203]. Мозг подростка продолжает бурно реагировать на стресс. Есть, однако, и в этом положительная сторона, так как у подростка необходимые для регулирования стресса нейронные цепи – сеть, связывающая миндалину с префронтальной корой, – развиты полнее и подростки уже находятся на пути к зрелой реакции на стресс. Ги и ее коллеги утверждают, что реакции на стресс связаны с определенными сенситивными периодами, как, например, развитие зрения, слуха и речи. Эти реакции могут модифицироваться опытом, когда дети еще малы. При правильном подходе родителей к воспитанию позитивные эффекты социальной буферизации могут запечатлеться в детском мозге. Если же такой отпечаток отсутствует, то мозг не сможет научиться успокаиваться самостоятельно.

Представляется логичным, что, когда родители перестают служить социальным буфером, эту роль берут на себя друзья, ведь они так важны для подростков. В одном исследовании, проведенном в 2011 году, именно это и было показано на детях в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ученые регулярно записывали, как дети себя чувствовали и как относились к переживаемым в течение дня событиям, и одновременно регистрировали, с кем испытуемые находились в это время. Помимо этого, в те же моменты измерялся уровень кортизола в крови. Если на фоне переживаний рядом находился лучший друг, то уровень кортизола был ниже, а ощущение собственной ценности – выше[204].

Однако дальше, по мере взросления, ситуация у подростков усложняется еще больше. Ученые Миннесотского университета подвергали стрессовым воздействиям подростков в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, используя ту же лабораторную методику – то есть публичное выступление и решение математической задачи. В этой ситуации присутствие друзей не только не облегчало положение, но и делало его хуже. Уровень кортизола неизменно повышался[205]. Поначалу это сильно удивило ученых. «Мы были обескуражены… но потом задумались и поняли, в чем дело», – говорит Меган Гуннар, ведущий исследователь и специалист в области социальной буферизации. Она поняла, что постановка самого эксперимента повышала уровень социальной оценки, потому что речь, которую произносил испытуемый, была на тему «Почему ты хочешь быть моим другом». «Таким образом, друг сидит в аудитории как бы для того, чтобы помочь тебе поставить себе оценку. Бог мой! – восклицает Гуннар, понимая все задним числом. – Не знаю, возможно, если бы публичная речь была о другом, то друг и смог бы послужить буфером. Мы знаем только, что друзья не обязательно служат буфером в тех ситуациях, где в такой роли могут выступить родители».

Гуннар полагает, что дальнейшие исследования позволят пролить свет на этот феномен. «До наступления пубертата родители действительно служат нам физиологической опорой, – объясняет она, – но потом все меняется. Родители продолжают поддерживать нас и в подростковом возрасте, но на гипоталамус они уже не влияют. Они изгнаны из организма подростка».

Однажды за ужином я поделилась этими результатами с моими младшими сыновьями, Мэттью и Алексом. Им тогда было шестнадцать и четырнадцать лет, и эти результаты их нисколько не удивили.

– Конечно, – заметил Алекс, – кто же захочет глупо выглядеть перед друзьями?

Мэттью добавил:

– И не имеет значения, насколько хорош друг.

Мэттью едва минуло девять, когда он пришел в ужас от перспективы отъезда в Гонконг. К счастью, я все еще была в состоянии оказывать на него успокаивающее влияние. Когда в школе начались занятия, то в первые несколько дней я видела его грустное личико, прижатое к окну школьного автобуса, подъезжавшего к нашему дому. Каждый раз я при встрече крепко обнимала его и уговаривала немного потерпеть. Дома его всегда ждали его любимые деликатесы. Но потом все изменилось. Однажды он выскочил из автобуса вместе с мальчишкой, который жил этажом выше. «Можно я пойду в гости к Джейсону?» – спросил он. Конечно, он пошел в гости. Вскоре у Мэттью уже была целая компания друзей, а после выполнения домашних заданий он до вечера пропадал на игровой площадке, где резвился с новыми друзьями.

Два года спустя, когда настало время возвращаться в Бруклин, Мэттью переживал это тяжелее всех нас. Как он и предвидел, ему было очень тяжело покидать новых товарищей – так же тяжело, как покидать своих прежних друзей. Правда, теперь он стал лучше понимать самого себя. Мэттью очень привязчив, с друзьями его связывают очень крепкие узы. Расставание всегда дается ему с большим трудом. Но он стал старше, и выносливости у него прибавилось. Кроме того, он все-таки на этот раз возвращался домой и очень этого хотел.

Я тоже кое-чему научилась. Я понимала, насколько важны для Мэттью его друзья, и настояла на том, чтобы он не порывал гонконгских связей. Следующим летом я организовала поездку Мэттью в туристический лагерь, куда поехали четверо новых друзей, в том числе и Джейсон.

Научилась я и еще одной вещи. Всего через несколько дней в Гонконге у Мэттью снова все было в порядке с друзьями. Самым несчастным человеком, если быть честной, была я. Это продолжалось несколько месяцев. Причина была проста: мне просто не хватало моих друзей.

Равнина на краю Амбосели встречала рассвет. В роще акаций стадо желтых бабуинов не спеша готовилось к утренним делам. Некоторые лежебоки продолжали спать на верхних ветвях деревьев, но остальные – один за другим – начали спускаться на землю. Больше половины из почти семидесяти животных бродили по жесткой траве или сидели в ней.