Пока разговаривали, староста все косился на подводы с мешками. И даже когда я сказал, что это бесплатно, не поверил. Переспросил еще раза три и пока приехавшие с нами из Тогульского женщины с паперти не потащили в селение выданный им казаками паек, все недоверчиво качал головой.

Впрочем, мое предложение переехать в губернскую столицу тоже было встречено без энтузиазма. Расстались на том, что Селиван обещал следующим же утром собрать общий сход и обсудить это с земляками.

Ночь получилась беспокойная. До самого утра из Томского шли и шли люди за причитающейся им долей продуктов.

Казачьи урядники, заведовавшие распределением привезенных благ, изо всех сил старались не шуметь. Но сами знаете, как оно бывает: постоянно что-то брякало или скрипело. Люди старались разговаривать вполголоса, но в ночной тиши даже легкий шелест ветра в кронах далеких деревьев было отлично слышно.

Да еще одолевали думы. Злился на нетерпеливых томских жителей, ворочаясь под тонким походным одеялом на своем сложенном из дерна топчане, а сон все не шел.

Странно как-то все. Странно и неправильно. Пятьсот здоровых, сильных мужиков за лето не сподобились озаботиться пропитанием для своих семей?! Да посади они весной соток по тридцать – сорок той же картошки – и всю зиму можно пузо на печи чесать, ни о чем не задумываясь. Здесь же ни колорадского жука, ни проволочника поди еще не водится. Урожай дай бог каждому получился бы. Неужто их кто-нибудь за вскопанные пяточки наказывать бы стал?

Однако что-то я возделываемых полей вокруг селища не встретил. Куцые огородики с несколькими грядками лука да чеснока возле домов. Кое-где в подзорную трубу удалось разглядеть светло-зеленые «головы» капустных кочанов. И все! Герочка мгновенно выводы сделал. Дескать, остались в поселке тупые, ленивые да безрукие, а путных-то, поди, давно на Гурьевские фабрики свезли. А ты, Герман Густавович, собрался этих трутней кормить бесплатно и на свои будущие заводы зазывать…

Ну, насчет бесплатно – это Гера погорячился. Все-таки две тысячи рублей в продовольствие бабахнул, а это по нынешним временам – безумная сумма. У многих чиновников в год жалованье меньше выходило. И дарить эти деньги я уж точно не собирался. Во-первых, все равно не оценят. Халява – она и есть халява. Как пришло, так и ушло. Пропьют, разбазарят, сгноят или мышам скормят. А во-вторых, как бы это цинично ни звучало, необходимо средство, способное привязать этих людей ко мне. И две тысячи лично мне обязанных жителей губернии – это таки гораздо лучше, чем просто две тысячи человек.

Правда, с того места, где Безсонов поставил наш лагерь, большую часть селения не видно. Может, и были какие-нибудь посадки, но их не разглядеть от дороги? Спрятали с глаз долой, от соблазнов всяких разных чиновников. А здесь низина. Казаки выбирали площадку, наиболее удобную для спуска лошадей к воде. Выставленные на ночь дозоры располагались на холме – у мертвого завода и Кузнецкого тракта.

Хорошо бы в Томское съездить да самому все хорошенько разглядеть. Но и тут незадача. Селиван собирался следующим же днем общий сход устроить, дабы донести до народа мои предложения. И соваться туда в момент этого эпохального события резона не было. Сами должны решить. Чтобы не говорили потом, будто их принудили.

Уснуть удалось только под утро, когда проснулись птицы. И потому проспал почти до обеда. Потом полог палатки нагрелся на солнце, и в парусиновом жилище просто невозможно стало находиться.

Пока почивал, в лагере произошли значительные изменения. Во-первых, сгрузив с подвод остатки продовольствия, отбыли домой в Тугальское нанятые там извозные мужички. А во-вторых, на рассвете при смене далеко вынесенных дозоров урядники обнаружили двоих своих подчиненных избитыми до бессознательного состояния. Оружия потерпевших на месте тоже не отыскалось.

Казаков аккуратно притащили в лагерь. В селение отправили гонца за доктором или хотя бы каким-нибудь туземным знахарем. А на место инцидента выехали сведущие в чтении следов ветераны. Следовало выяснить, кто именно посмел поднять руку на государевых воинов.

На всякий случай караулы были усилены, ружья составлены в пирамиды у палаток, и все занятые в хозяйственных работах служивые оказались вооруженными. Я только голову из своего шатра высунул, а мне Апанас уже заряженный револьвер в руки сунул. Сначала оружие, а чашку черного чая уже потом.

Честно говоря, я даже слегка растерялся от таких новостей. Ну, с извозчиками понятно. Я с ними еще вчера рассчитался, и их здесь больше ничто не держало. А вот нападение на служащих императорской армии – это серьезно. Согласно Своду законов Российской империи, том второй, третий раздел, для злоумышленника это могло и петлей закончиться. Как там? «Подлежит повешенью за шею, дабы осужденный пребывал так, пока не прекратит жить». Причем я как хоть и временный, но командир имел право провести следствие, судить и привести приговор в исполнение. Или, если существовала такая возможность, мог отправить виновных на суд в ближайший крупный населенный пункт. В тот же Кузнецк, например.

Только у казаков было и свое собственное, никак не связанное с законами страны мнение. Они чувствовали себя хозяевами этого огромного края и любое покушение на члена своей касты воспринимали как подрыв авторитета всего сословия.

В общем, за раздумьями я и вкуса того, что ел на завтрак, не почувствовал. Сначала и вовсе есть не хотел. Пошел сдуру после водных процедур взглянуть на раненых, а от одного воспоминания о том зрелище аппетит напрочь отшибло. Будто под экскаватор попали. Лицо – одна сплошная опухоль и кровоподтек. У одного, похоже, сломаны ребра, а у другого – обе руки.

Кое-как впихал в себя опостылевшую кашу со шкварками, переоделся в походную одежду. Подпоясался, за ремень засунул испытанный пистоль. Достал из чехла, перезарядил и смазал основные узлы у подаренной Гилевым «спенсерки». Это Апанасу. Поди, невелика хитрость из этого полуавтомата стрелять, а мне за спину спокойнее будет…

Вернулись следопыты. Двое из пятерых. Доложились сотнику, а тот уже ко мне явился. Следы злодеев вели к сторожке охранников завода. Видимо, горные стражники таким способом решили поквитаться за вчерашние обиды. Зря все-таки мои казачки их по лугу нагайками гоняли, веселились. Нелюбовь служивых к горным архаровцам вообще-то давние корни имеет. Мне это Безсонов еще на Московском тракте рассказывал.

Лет этак с полста назад решением наказного атамана два сибирских кавалерийских полка были расформированы. Драгун, что в Кузнецкой да Бийской крепостях стояли, в Семипалатинск перевели, где по другим подразделениям разделили. А вот у Тобольского татарского полка и знамя забрали. Инородцев служивых, что по статусу к казакам приравнивались, по улусам распустили. Только большинство из них потомственными воинами были: ничего, кроме как головы на скаку рубить, не умели. Им-то куда деваться было?

В общем, часть татар по казачьим полкам приняли. Старожилы сибирские давно с туземцами бок о бок живут, уже бывает и не разберешь, казак это лихой или татарин. А те, что в иное сословие перейти не пожелали, стали в стаи сбиваться и на тракте шалить. То есть как бы честь русского воинства замарали. Случалось, бывшие однополчане и друг друга шашками тыкали. Куда деваться? Каждый сам свою сторону выбрал…