Начались индивидуальные вызовы на допрос. Кантонисты держались как завзятые подпольщики. Афанасий (Пинхес) Гликсберг на допросе утверждал, что священника Ширяева не знает, о крестном Петре Прокуде ему неизвестно, на исповеди он никогда не был, к Ремезову на занятия по закону божьему не ходил, наградных денег за крещение не получал и, по какой причине в письменных отчетах его именуют русским именем, не знает. Его товарищ Тимофей (Мошка) Езерский был более настойчив. Крещения он не принимал, поручику Симоновичу, который называл его русским именем, заявил, что не крещен, у причастия никогда не был, ефрейтор посылал его в церковь, но он туда не ходил. Сам Езерский исполнял ритуал по еврейскому обряду в 5-м батальоне, в чем никто ему не препятствовал. Его увольняли на еврейские праздники, однако в день допроса он был по неизвестным для него причинам наказан розгами за самовольную отлучку на один из таких праздников.

Сообразив, что обычные расспросы кантонистов ни к чему не приведут и что они получают возможность открыто заявлять о своей точке зрения на происходящее, им стали задавать вопросы провокационного характера. У Василия (Лейзера) Мооса не стали спрашивать, ходил ли к причастию, а спросили в лоб: еврейский закон соблюдаешь? деньги возле церкви за крещение получал? может, ваш брат-кантон ист повстречал по дороге какого-нибудь солдата-еврея из взрослых, который вас всех и надоумил отказаться от крещения? Василий Моос отпарировал: еврейский свой обряд исполняю тайным образом, молился, где приходилось, на еврейские праздники ни меня, ни других кантонистов из батальона никуда не увольняли, солдата никакого на пути не встречал… А что касается денег — да, какой-то неизвестный около церкви раздавал нам по пятьдесят копеек «на [сапожные] щетки и ваксу». После очных ставок, допросов и, как мы полагаем, несомненных запугиваний и угроз двадцать пять человек «вразумились» и дали о себе исповедные сведения. Среди них — Лаврентий Гликсберг, Тимофей Езерский, Василий Моос, Федот Бойм. На них были получены чистенькие, словно накануне написанные справки о крещении, а также сведения от киевских священников, что они были у причастия. Вероятно, испугавшись документированных свидетельств и не умея как следует разбираться в их подлинности, кантонисты дали подписку, что остаются в православии. Текст подписок практически у всех одинаков. Во всех фигурирует ключевое утверждение, что «по глупости своей» они сказали, будто были крещены по принуждению. Тем не менее двенадцать человек — на которых тоже были доставлены свидетельства о крещении — продолжали упорствовать.

И тут полковнику Десимону и его помощникам пришла в голову светлая мысль: свалить все на разлагающее влияние взрослых еврейских солдат, которые и надоумили кантонистов публично заявить о своем выходе из православия. Действительно, во время следования партии кантонистов в Москву им могли встречаться солдаты, рассказывавшие, что, дескать, им удалось доказать, что их крестили по принуждению, поэтому им позволили остаться в еврейском законе. Этот ход позволял Десимону, во-первых, снять с себя и с киевского начальства вину и взвалить ее на пронырливых евреев, а во-вторых, заявить, что никаких свидетельств насильного крещения во время расспросов не обнаружено. Иными словами, все кантонисты приняли крещение добровольно, однако были совращены 154 Евреи и русской армии взрослыми. Поэтому в управлении училищ шум решили не поднимать, следствия не производить, сделать упорствующим увещевание, а затем — распределить их на службу в Сибирские линейные батальоны, «с тем, чтобы в свободное от службы время привести их к раскаянию».

Однако остановить массовые отпадения от православия, неслыханно скандальные для 1850-х годов, уже не удалось. События нарастали снежным комом. Поздней осенью 1858 г. в Одессу поступило 119 кантонистов для распределения на службу в полки 5-го армейского корпуса. Из них 44 выкреста из евреев подали жалобу, что они окрещены вымогательством, побоями, голодом и прочими насилиями, «безо всякого предварительного приготовления в познании догматов веры». Поскольку это была третья за два с половиной года попытка коллективного выхода кантонистов-евреев из православия, Управление переполошилось не на шутку. Мы подробно остановимся на разборе этого дела, поскольку все остальные имеющиеся на сегодняшний день материалы о насильном обращении кантонистов либо написаны мемуаристами много лет спустя после описываемых событий, либо, как мы увидим в главе VII, представляют собой косвенные свидетельства, пропущенные через призму художественного вымысла. В целом сведения, полученные в результате следствия, подтверждают описания насилия над еврейскими детьми, знакомые нам по воспоминаниям и художественной литературе, — правда, с целым рядом весьма существенных оговорок.

На сей раз следствие велось более пристрастно, чем в 1857 г. Комиссия действительно пыталась разобраться, что же произошло в Киевских учебных ротах, хотя, как и раньше, всем военным чинам предписывалось не давать делу огласки. Сами кантонисты решили быть более откровенными. Во всяком случае, механизм обращения малолетних евреев в православие обрисован в их допросах весьма красноречиво. Александр Хуне, малограмотный, шестнадцати лет, из евреев Варшавской губернии Кутновского уезда местечка Гомбии, рассказал, что «дядька Мостак» (кантонист из служивых) уговаривал его, двенадцатилетнего, согласиться на крещение, а если не согласится — будут сечь розгами и не дадут есть. Ивана Новикова, также из евреев Варшавской губернии, «дядька Свинтовский» бил палкой, после чего он заболел и был отправлен в госпиталь, а потом в деревню на поправку. Когда же его вернули обратно в батальон, дядька Свинтовский снова стал принуждать и бить его. На вопрос комиссии, почему же он не объявил об этом, Новиков ответил, что «кантонисты всегда били тех, кто скажет о насильном обращении в православие». Кантонист-выкрест из евреев Мильштейн бил каталкой по рукам в течение двух недель еврея-кантониста Викентия Дамского из Люблинской губернии, Челецкого уезда. Через две недели, стоя перед фронтом, фельдфебель Антонов объявил: кто не желает креститься — выйти из строя. Дамский вышел. Антонов ударил его два раза по лицу рукой и сказал: «Постой, подлец, я тебе дам». На другой же день Дамский был насильно окрещен. Евсей Вайцман, еврей из Радомской губернии, рассказал на следствии: капитан Бородин приказал фельдфебелю Антонову, чтобы «до завтра все пожелали креститься». Тогда его и еще нескольких мальчиков стали бить линейкой по рукам и каталкой по подошвам ног, а через два дня забрали нескольких человек в церковь «без всякого познания молитв». Евсею Гройскопу Радомской губернии Сандомирского уезда местечка Кийматова «дядька» колол иголкою пальцы и ставил ногами на горячую жесть. Затем его повели в церковь, где облили водой, т. е. окрестили, причем ни своего крещеного отца, ни матери Тройской не видел, иными словами — во время ритуала они не присутствовали. Жаловаться было некому: попытки добиться справедливости пресекались самым решительным образом. Аверкий Жирока, крещеный кантонист из евреев Плоцкой губернии Остромского уезда из села Зарам хотел подать жалобу, но его не выпускали из казармы и усилили побои.

Получив такие показания, следственная комиссия Управления впервые решила допросить с пристрастием и высокопоставленных участников дела, полковника Десимона и генерал-майора Базилевского. Вопросы, которые им были заданы, свидетельствуют о том, что комиссия была настроена решительно. Соблюдались ли меры убеждения и увещевания? Были ли крещены какие-нибудь кантонисты на третий — седьмой день пребывания в батальоне? Каковы причины болезней отправленных в лазарет Железнова, Гройскопа и Новикова? Врач Лукин отверг подозрение в том, что кантонисты поступили с увечьями. Указав даты прибытия кантонистов в госпиталь и даты их выписки, он сообщил диагноз: горячка. Генерал-майор Базилевский признал все показания кантонистов несправедливыми, «произошедшими по подговору каких-либо евреев, всегда способных и склонных ко всякого рода пронырству». Командир 2-й учебной бригады отметил, что, когда он инспектировал Киев и окружающие деревни, где располагались учебные роты кантонистов, ни один из кантонистов не высказал никаких претензий, и вообще он «ничего подобного не слыхал». Поручик Бородин пытался оправдываться, признав, что «склонить евреев к принятию православия и научать в короткое время тех, кто изъявлял желание, возлагалось на кантонистов-дядек». По утверждению Бородина, «многие согласились добровольно, потому что кантонисты-выкресты называли их в батальоне жидами». А полковник Десимон в докладе по Управлению училищ заявил, что все показания кантонистов — выдумки и что никаких принуждений не существовало.